Новый и Третий Рим. Византийские мотивы России - Дементий Климентьев

– Да, король-т Казимир и князья Литовские охотныъ прияти пришлецовъ с Москвы, – высказал свое мнение муромский воевода.

– Слухъ есть, далъ-де король князь Ярославу некии грады у рубежа. Туда и поточи вся противники Шемяки. Сын боярский Федька Басенок отказалъ ся целовати Крестъ Димитрию Юрьичу. Тотъ и вели заковать Федьку в железа тяжки и держати подъ стражею. Но Федька уговори пристава и в бега к Коломне. А тамъ собери отрядъ удальцовъ из дворянъ, детей боярскихъ, да пошел со многими людьми к Василью Ярославичу за литовскои рубежъ, – рассказывал Образец.

– Охъ, не быти добру на Москве и в Русськои земли. Много еще кровушки прольется! – молвил со вздохом Иван Ряполовский.

– Ну а черный-т людъ что глаголеть? – вопросил Семен.

– Вси людие негодоваху о княженье Шемякином, но и на самого мысляху. Хотяще Великого князя Василия на своем осподарстве видети, – отвечал Образец.

– А како же мыслятъ священство и отцы-иерархи о томъ? – спросил Иван.

– Слухъ есть, де едетъ в Муромъ рязанскии епископъ Иона. Де посыланъ к намъ от Шемяки, – отвечал ему воевода…

И действительно, через несколько дней, когда весна вступила в свои права, потеплело и стало быстро таять, рязанский епископ добрался со своим двором до Мурома. Встречали его все в той же палате в Муромском кремле. Седовласый и седобородый епископ в богатых ризах в окружении клира и церковных служек воссел на лавке у стены. Ряполовские с Муромским воеводой да с Васильем Образцом предстояли ему. Малолетние княжичи Иван и Юрий сели на лавку одесную епископа. Иона рассказывал, зачем приехал в Муром. С его слов выходило, что на Москве недовольны были правлением Шемяки, потому искал он возможности уладить отношения со священством, боярством, служилыми и посадскими людьми. Просил он Иону, чтобы сыновья Василия Васильевича были отпущены из Мурома и представлены пред его очи:

– Князь Димитрий Юрьевич радъ ихъ жаловати, – перессказывал Иона слова Шемяки, указывая на княжичей, – отца ихъ выпуститъ и отчину дасть довольну. С темъ и заверилъ мя и Крестъ на томъ целовалъ.

Правда, не сказал Иона, что обещал ему Шемяка митрополичий сан. После низложения и бегства Исидора Русская церковь уже седьмой год была без пастыря.

– Владыко, князь Дмитрий Юрьевич и Великому князю Василию тоже Крестъ целовалъ, а очи-то вынулъ, – ответствовал Иван Ряполовский.

– Ведаю о томъ, бояринъ. Но ведь и князя Василия Юрьевича (Косого) не помиловалъ князь Василий Васильевич… Но коли священство обольстити Дмитрию Юрьевичу, отвергнутъ будетъ Святыя церкви (Если же обманет Дмитрий Юрьевич священство, отлучен будет от Святой церкви).

– Так-то оно так, владыко. А и не простятъ намъ людие, егда князь Дмитрий учнетъ козни свои творити.

– Ну а не послушаете мя, совкупитъ князь Дмитрий Юрьевич вои свои и двигнетъ полки на Муромъ. А ино и татары Улу-Мухаметовы по слову князь Дмитрия приидуть на вас. Не устояти граду сему.

– Истину глаголеши, владыко. Но большою кровию яти имъ сеи градъ – молвил воевода Беззубцев.

– Ведаю, сыне. Но бояре Ряполовские остромыслены мужи, вотъ и помыслети имъ, како быти ту.

В палате наступила продолжительная тишина. Только братья Ряполовские: Иван, Семен да Дмитрий – шепотом вели разговор между собой. Наконец они о чем-то договорились.

– А и то, отче, – заговорил Иван, – негоже идти намъ супротивъ твоеи владычнеи воли. Отпустимъ с тобою княжичей ко князь Дмитрею. Но выдадимъ тобе ихъ «на патрахиль», како же свершиши клятвенныи обрядъ в соборнои церкви Рождества Богородицы.

– Быти сему, – отвечал Иона.

Жребий был брошен. В сопровождении епископа Ионы княжичи прибыли в Переславль-Залесский, где их ждал Дмитрий Юрьевич Шемяка.

В истории есть события, носящие глубоко символический характер, скрывающий их подлинное, реальное значение, открывающееся лишь со временем. Подобное произошло в Переславле 6 мая 1446 года. Лицом к лицу встретились тогда уходящее – мрачное, заматерелое, но цепкое и живучее прошлое Руси и ее будущее – пока еще хрупкое и на вид беззащитное. Пред грозным, коварным, казалось, всемогущим Шемякой – живым воплощением удельной, раздробленной и враждующей страны – предстал тогда шестилетний княжич Иван, которому предстояло положить конец тяжелому удельному наследию Русской земли.

После довольно сухого и неискреннего приема княжичи были приглашены на обед, одарены подарками и на третий день отправлены вместе с епископом к отцу в Углич.

Выполнив поручение Шемяки, Иона возвратился в Москву и «сел на дворе митрополичьемъ». Не торопился хитрый Шемяка исполнять свое обещание и отпускать из Углича своего ослепленного, казалось, бессильного врага. Но промыслом Божиим просчитался он. Главная опора великокняжеской власти – испытанный в Думе и в походах служилый вассалитет: князья, боярство, дворяне и дети боярские – негодовали и выступили против него. Попытка освободить князя Василия и его семью не удалась, и все участники ее бежали в Литву к Василию Ярославичу. Земля шаталась под ногами Шемяки. Епископ Иона и церковные иерархи также настойчиво требовали выполнить обещанное – выпустить на волю Василия Васильевича и наделить его вотчиной.

В сопровождении бояр, епископов и архимандритов Шемяка явился в Углич. В торжественной обстановке велел он выпустить князя Василия и его семью из темницы и заключил с ним мир на крестном целовании. В вотчинное владение слепому князю была дана Вологда – маленький городок на севере Московской земли, у спорного с новгородцами рубежа. Туда и отправился с семьей вчерашний пленник.

Той же весной 6964 года (1446 по Р. Х.) деспот Мореи и владетель Мистры[10] Константин Палеолог по прозвищу Драгаш[11] в сопровождении воинов своего двора и младшего брата Фомы подъезжал к Истме, что на Коринфском перешейке. Константин был сильным и красивым мужем в расцвете сил, ему еще совсем недавно перевалило за сорок. Он носил небольшую темно-русую бороду. Черты лица его свидетельствовали, что он умен, смел, резок, но открыт. Так же как Дмитрий и Фома, Драгаш приходился кровным младшим братом правившему ныне в Константинополе императору ромеев[12] Иоанну. Другие их братья (сыновья покойного базилевса Мануила II) – Феодор и Андроник уже отошли в мир иной. Все младшие братья автократора[13] Иоанна имели свои вотчины в Морее. Но ее верховным деспотом (правителем) ныне был Константин. У него давно не ладились отношения с Димитрием. Не раз он враждовал и с покойным Феодором. Но самый младший брат, Фома, владетель неприступной Монемвасии[14], во многом подражал Константину и был его единомышленником. Фома по молодости своих лет не носил еще ни бороды, ни усов. Внимательные глаза его цвета васильков свидетельствовали, что это умный и доверчивый человек.

Кортеж Драгаша направлялся к самому уязвимому месту «Длинной стены», что преграждала путь завоевателям по Коринфской дороге вглубь Пелопоннеса. Каменная стена строилась не одно десятилетие поперек перешейка между Коринфским заливом и Эгейским морем. Многие поколения греков укрепляли, надстраивали и воссоздавали ее после разрушений. Стена протянулась почти на два десятка стадий[15]. В стене имелись десятки башен и несколько ворот. Перед ней был вырыт ров и насыпан высокий вал. Южная сторона стены имела такие же боевые зубцы и бойницы, как и северная. И даже если враг, имея флот, высадил бы свои войска на берег южнее стены, то защитники могли обороняться на стене с обеих сторон – с юга и севера. Оставлять же столь мощное оборонительное сооружение с сильным гарнизоном у себя в тылу и двигаться вглубь полуострова не решился бы ни один военачальник. «Длинная стена» многие десятилетия спасала греков Пелопоннеса от завоевателей. Возможно, потому и расцветала Морея в эпоху XIV – середины XV столетий, когда повсюду на Балканах полыхала война против завоевателей. Единственным слабым местом этой каменной твердыни была долина, по которой шла дорога из Средней Греции в Пелопоннес. В этой долине стена уступами спускалась вниз. Греки неоднократно надстраивали и укрепляли ее здесь, ибо вражеские стрелы, снаряды пушек и катапульт, пущенные с окрестных высот, наносили защитникам и оборонительным сооружениям непоправимый урон. Остальные части стены были протянуты по горам, высотам и считались практически неприступными. Правда, имелось в «Длинной стене» еще одно место, где кладка «карабкалась» с высокого холма на скалу. Там и образовался значительный перепад высот. Но то было узкое место. А вот у дороги стена перекрывала низкую, глубокую долину более чем на стадию в длину.

Сейчас в этом месте кипели восстановительные работы, стояло облако известковой пыли. Везли на повозках камень, бревна, доски, замешивали известковый раствор, на блоках поднимали строительные материалы на верхний, боевой ход стены, сновали строители, приказчики. Подъехав к мощной воротной башне, Константин Драгаш спешился. Бросил поводья коня одному из встречавших воинов. Строители и воины гарнизона, узнавая деспота Мореи, низко кланялись и приветствовали его. Драгаш с улыбкой и быстро, но без остановки, отвечал. Люди из сопровождения деспота стали также оставлять седла. Не теряя времени, он быстро прошел в невысокий арочный проем, ведущий внутрь башни, и стал быстро подниматься по винтовой каменной лестнице в толще стены. За ним последовали Фома и пятеро приближенных, один из которых, генуэзец по происхождению – известный военный инженер. Все были серьезны, сосредоточены. Поднявшись на верхний – четвертый ярус воротной башни, венчанный зубцами, Драгаш подошел к ее наружной, северной кромке и стал по-деловому осматривать новую кладку. Увидел, что восстановительные работы шли полным ходом.