Посвящается вам - Булат Окуджава

«По какой реке твой корабль плывет…»

* * *

По какой реке твой корабль плыветдо последних дней из последних сил?Когда главный час мою жизнь прервет,вы же спросите: для чего я жил?

Буду я стоять перед тем судом —голова в огне, а душа в дыму…Моя родина — мой последний дом,все грехи твои на себя приму.

Средь стерни и роз, среди войн и слезвсе твои грехи на себе я нес.Может, жизнь моя и была смешна,но кому-нибудь и она нужна.

Дунайская фантазия

Оле

Как бы мне сейчас хотелось в Вилкове вдруг очутиться!Там — каналы, там — гондолы, гондольеры.Очутиться, позабыться, от печалей отшутиться:ими жизнь моя отравлена без меры.

Там побеленные стены и фундаменты цветные,а по стенам плющ клубится для оправы.И лежат на солнцепеке безопасные, цепные,показные, пожилые волкодавы.

Там у пристани танцуют жок, а может быть, сиртаки:сыновей своих в солдаты провожают.Всё надеются: сгодятся для победы, для атаки,а не хватит — сколько надо, нарожают.

Там опять для нас с тобою дебаркадер домом служит.Мы гуляем вдоль Дуная, рыбу удим.И объятья наши жарки, и над нами ангел кружити клянется нам, что счастливы мы будем.

Как бы мне сейчас хотелось очутиться в том, вчерашнем,быть влюбленным и не думать о спасенье,пить вино из черных кружек, хлебом заедать домашним,чтоб смеялась ты и плакала со всеми.

Как бы мне сейчас хотелось ускользнуть туда, в начало,к тем ребятам уходящим приобщиться.И с тобою так расстаться у дунайского причала,чтоб была еще надежда воротиться.

«От нервов ли, от напряженья…»

* * *

От нервов ли, от напряженья,от жизни, что вся наугад,мне слышится крови движенье,как будто далекий набат.

Мне слышится пламени рокот.Пожар полыхает земной.И тут ни багры не помогут,ни струи воды ледяной.

Сокрытый от праведных взоров,разлит, словно море, в душе,и бравая брань брандмайоров,увы, бесполезна уже.

Он с каждой минутой все пуще,все явственней он и слышнейнад лесом, над лугом, над пущей,над улицей жизни моей.

«Сижу на опушке лесной…»

* * *

Сижу на опушке лесной,гляжу на цветы луговые.Вот венчик ромашки резной,ее лепестки роковые.

Отсчитаны нечет и чет,и силы земные початы,и грозное время течет,не зная ни сна, ни пощады.

Вот знойный горит горицвет.Осоки блистанье стальное…В душе моей горе и свет,а там уж — и все остальное.

«Все забуду про тревогу…»

* * *

Все забуду про тревогу,про пожары и про лед.Все припомню понемногу,когда времечко придет.

Все оставлю за порогом,чтоб резвиться без хлопот.Все сойдется в доме строгом,когда времечко придет.

Все, что, кажется, бесплодноразбазариваем мы,когда времени угодно,вдруг проявится из тьмы.

Никому уже не вычестьиз реестра своегопусть ничтожных тех количеств,что пришлись на одного.

Пусть, хоть много или мало,составляющих судьбу,без которых не присталоместо занимать в гробу.

«Все глуше музыка души…»

* * *

Все глуше музыка души,все звонче музыка атаки.Но ты об этом не спеши:не обмануться бы во мраке,что звонче музыка атаки,что глуше музыка души.

Чем громче музыка атак,тем слаще мед огней домашних.И это было только такв моих скитаниях вчерашних:тем слаще мед огней домашних,чем громче музыка атак.

Из глубины ушедших летеще вернее, чем когда-то, —чем звонче музыка побед,тем горше каждая утрата,еще вернее, чем когда-то,из глубины ушедших лет.

И это все у нас в крови,хоть этому не обучали:чем выше музыка любви,тем громче музыка печали,чем громче музыка печали,тем чище музыка любви.

Мое поколенье

Всего на одно лишь мгновеньераскрылись две створки ворот,и вышло мое поколеньев свой самый последний поход.

Да, вышло мое поколенье,усталые сдвоив ряды.Непросто, наверно, движеньев преддверии новой беды.

Да, это мое поколенье,и знамени скромен наряд,но риск, и любовь, и терпеньена наших погонах горят.

Гудят небеса грозовые,сливаются слезы и смех.Все — маршалы, все — рядовые,и общая участь на всех.

Черный «мессер»

Вот уже который месяци уже который годприлетает черный «мессер» —спать спокойно не дает.

Он в окно мое влетает,он по комнате кружит,он как старый шмель рыдает,мухой пойманной жужжит.

Грустный летчик как курортник…Его темные очкиприкрывают, как намордник,его томные зрачки.

Каждый вечер, каждый вечеру меня штурвал в руке,я лечу к нему навстречув довоенном «ястребке».

Каждый вечер в лунном свететоржествует мощь моя:я, наверное, бессмертен.Он сдается, а не я.

Он пробоинами мечен,он сгорает, подожжен.Но приходит новый вечер,и опять кружится он.

И опять я вылетаю,побеждаю, и опятьвылетаю, побеждаю…Сколько ж можно побеждать?

1961

«Ах, оркестры духовые…»

* * *

Ах, оркестры духовые,голоса победные!Наши судьбы роковые,а надежды бедные.

Ах, оркестрики-оркестры,мы на все готовы.Провожают нас невесты,а встречают вдовы.

Примета

А. Жигулину

Если ворон в вышине,дело, стало быть, к войне.

Чтобы не было войны,надо ворона убить.Чтобы ворона убить,надо ружья зарядить.

А как станем заряжать,всем захочется стрелять.Ну а как стрельба пойдет,пуля дырочку найдет.

Ей не жалко никого,ей попасть бы хоть в кого,хоть в чужого, хоть в свово…Во и боле ничего.

Во и боле ничего.Во и боле никого.Кроме ворона того:стрельнуть некому в него.

Проводы у военкомата

Б. Биргеру

Вот оркестр духовой. Звук медовый.И пронзителен он так, что — ах…Вот и я, молодой и бедовый,с черным чубчиком, с болью в глазах.

Машут ручки нелепо и споро,крики скорбные тянутся вслед,и безумцем из черного хоранарисован грядущий сюжет.

Жизнь музыкой бравурной объята —все о том, что судьба пополам,и о том, что не будет возвратани к любви и ни к прочим делам.

Раскаляются медные трубы —превращаются в пламя и дым.И в улыбке растянуты губы,чтоб запомнился я молодым.

«Старики умирать не боятся…»

* * *

Старики умирать не боятся.Им геройски погибнуть не труд.Только нечего зря распаляться:все равно их на фронт не берут.

Умирают в боях молодые,хоть не хочется им умирать, —лишь надежды свои золотыеоставляют меж нами витать.

И бесшумная их эскадрильянаводняет и полдень и мрак…Тени черные, белые крылья,и от глаз не укрыться никак.

«He сольются никогда зимы долгие и лета…»