Посвящается вам - Булат Окуджава

Сентябрь

Чем дальше от Москвы, тем чище дух крестьянства,тем голубей вода, тем ближе к небесам.Гармоники лесной завидно постоянство,и гармониста чуб склоняется к басам.

Мелькают пальцы в ряд, рискованно и споро,рождается мотив в сентябрьском огне,и синие глаза как синие озера…Но бремя тяжких дум на их песчаном дне.

Как сладко в том краю, чужих невзгод не зная.Чем ближе к небесам — тем ненаглядней твердь.И плачет о своем гармоника лесная,и на ее слезу попробуй не ответь.

«В чаду кварталов городских…»

* * *

В чаду кварталов городских,среди несметных толп людскихна полдороге к раюзвучит какая-то струна,но чья она, о чем она,кто музыкант — не знаю.

Кричит какой-то соловейотличных городских кровей,как мальчик, откровенно:«Какое счастье — смерти нет!Есть только тьма и только светвсегда попеременно».

Столетья строгого дитя,он понимает не шутя,в значении высоком:вот это — дверь, а там — порог,за ним — толпа, над ней — пророки слово — за пророком.

Как прост меж тьмой и светом спор!И счастлив я, что с давних порвсе это принимаю.Хотя, куда ты ни взгляни,кругом пророчества одни,а кто пророк — не знаю.

1963

«Я умел не обольщаться…»

* * *

Я умел не обольщатьсядаже в юные года.Но когда пришлось прощаться,и, быть может, навсегда,

тут уж не до обольщенийв эти несколько минут…Хоть бы выпросить прощенье,знать бы, где его дают.

Не скажу, чтоб стал слезливейс возрастом, но всякий разкажется, что мог счастливейжребий выпросить у вас.

Впрочем, средь великолепий,нам дарованных судьбой,знать, и вам не выпал жребийбыть счастливее со мной.

«Взяться за руки не я ли призывал вас, господа?..»

* * *

Взяться за руки не я ли призывал вас, господа?Отчего же вы не вслушались в слова мои, когдакто-то властный наши души друг от друга уводил?..Чем же я вам не потрафил? Чем я вам не угодил?

Ваши взоры, словно пушки, на меня наведены,словно я вам что-то должен… Мы друг другу не должны.Что мы есть! Всего лишь крохи в мутном море бытия.Все, что рядом, тем дороже, чем короче жизнь моя.

Не сужу о вас с пристрастьем, не рыдаю, не ору,со спокойным вдохновеньем в руки тросточку беруи на гордых тонких ножках семеню в святую даль.Видно, все должно распасться. Распадайся же… А жаль.

Мой почтальон

Ю. Давыдову

Всяк почтальон в этом мире, что общеизвестно,корреспонденцию носит и в двери стучит.Мой почтальон из другого какого-то теста:писем ко мне не приносит, а только молчит.

Топчется в темной прихожей в молчании строгом,круг оттоптал на пороге у самых дверей…Радостный день и объятия там, за порогом,горестный мрак и утрата в пещере моей.

Мой почтальон презирает меня и боится,жаждет скорей от меня отбояриться, плут…Там, за порогом, мелькают счастливые лица,там ни о чем не жалеют и писем не ждут.

Вот наконец, изгибаясь и кланяясь, что ли,словно спасаясь, бежит по обратной тропе…Как он вздыхает легко, очутившись на воле!Как ни о чем не жалеет, теряясь в толпе.

«Сестра моя прекрасная, Натела…»

* * *

Сестра моя прекрасная, Натела,прошли года, а ты помолодела —так чист и ясен пламень глаз твоих…Возьми родную речь, горбушку хлеба,и эти облака, и это небои раздели на нас, на шестерых.

Вот заповедь ушедшего поэта,чья песня до конца еще не спета.Сестра моя, всё — только впереди!Пускай завистникам пока неймется…Галактион когда-нибудь вернется,он просто задержался по пути.

Средь океана слов и фраз напрасных,не столь прекрасных, сколько безопасных,как острова лежат его слова,спешит перо как будто пред грозою…Его глаза подернуты слезою:поэты плачут — нация жива.

1967

Детство

Я еду Тифлисом в пролетке.Октябрь стоит золотой.Осенние нарды и четкиповсюду стучат вразнобой.

Сапожник согнулся над хромом,лудильщик ударил в котел,и с уличным гамом и громомпо городу праздник пошел.

Уже за спиной Ортачала.Кура пролегла стороной.Мне только лишь три отстучало,а что еще будет со мной!

Пустячное жизни мгновенье,едва лишь запомнишь его,но всюду царит вдохновенье,и это превыше всего.

В застолье, в любви и коварстве,от той и до этой стены,и в воздухе, как в государстве,все страсти в одну сведены.

Я еду Тифлисом в пролеткеи вижу, как осень кружит,и локоть родной моей теткина белой подушке дрожит.

Оловянный солдатик моего сына

Земля гудит под соловьями,под майским нежится дождем,а вот солдатик оловянныйна вечный подвиг осужден.

Его, наверно, грустный мастерпустил по свету невзлюбя.Спроси солдатика: «Ты счастлив?»И он прицелится в тебя.

И в смене праздников и буден,в нестройном шествии вековсмеются люди, плачут люди,а он все ждет своих врагов.

Он ждет упрямо и пристрастно,когда накинутся трубя…Спроси его: «Тебе не страшно?»И он прицелится в тебя.

Живет солдатик оловянныйпредвестником больших разлуки автоматик окаянныйбоится выпустить из рук.

Живет защитник мой, невольносигнал к сраженью торопя.Спроси его: «Тебе не больно!»И он прицелится в тебя.

1964

Из фронтового дневника

В этом поле осколки как розгипо ногам атакующих бьют.И колючие ржавые розыв этом поле со звоном цветут.

И идет, не пристроившись к строю,и задумчиво тычется в пыльднем и ночью, верста за верстоюрядовой одноногий Костыль.

У полковника Смерти ошибки:недостача убитых в гробах —у солдат неземные улыбкирасцветают на пыльных губах.

Скоро-скоро случится такое:уцелевший средь боя от ран,вдруг запросит любви и покояудалой капитан Барабан.

И не зная, куда и откуда,он пойдет, как ослепший на свет…«Неужели вы верите в чудо?!» —поперхнется поручик Кларнет.

Прав ли он, тот Кларнет изумленный,возвышая свой голос живойнад годами уже не зеленой,похоронной, сожженной травой?

Прав ли он, усомнившись в покое,разрушая надежду окрест?..Он, бывало, кричал не такоепод какой-нибудь венский оркестр.

Мы еще его вспомним, наверно,где-то рядом с войною самой,как он пел откровенно и нервно…Если сами вернемся домой.

Мы еще его вспомним-помянем,как передний рубеж и обоз…Если сами до света дотянем,не останемся здесь, среди роз.

«От войны войны не ищут…»

* * *

От войны войны не ищут.У войны слепой расчет:там чужие пули рыщут,там родная кровь течет.

Пулька в золотой сорочкесо свинцовым животом…Нет на свете злей примочки,да кого спросить о том?

Всем даруется победа,не взаправду — так в душе.Каждый смотрит на соседа,а соседа нет уже.

Нас ведь создал бог для счастьякаждого в своем краю.Отчего ж глухие страстизлобно сводят нас в бою?

Вот и прерван век недолгий,и летят со всех сторонписьма, словно треуголкиБонапартовых времен.

«Земля изрыта вкривь и вкось…»