Посвящается вам - Булат Окуджава
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1975
«Стоит задремать немного…»
* * *
Стоит задремать немного,сразу вижу Самого.Рядом, по ранжиру строго,собутыльнички его.
Сталин трубочку раскурит —станут листья опадать.Сталин бровь свою нахмурит —трем народам не бывать.
Что ничтожный тот комочекперед ликом всей страны?А усы в вине намочит —все без удержу пьяны.
Вот эпоха всем эпохам!Это ж надо — день ко дню,пусть не сразу, пусть по крохам,обучала нас вранью.
И летал усатый сокол,целый мир вгоняя в дрожь.Он народ ценил высоко,да людей не ставил в грош.
Нет, ребята, вы не правыв объясненьи прошлых драм,будто он для нашей славынас гонял по лагерям.
С его именем ходили(это правда) на врага,но ведь и друг дружку били(если правда дорога).
А дороги чем мостили?А за все платили чем?Слишком быстро все простили,позабыли между тем…
Нет, ребята, хоть упрямыдемонстрации любви,но следы минувшей драмывсе равно у нас в крови.
Чем история богата,тем и весь народ богат…Нет, вы знаете, ребята,Сталин очень виноват.
1961
«Ну что, генералиссимус прекрасный…»
Ю. Карякин
* * *
Ну что, генералиссимус прекрасный,потомки, говоришь, к тебе пристрастны?Их ни угомонить, ни упросить…Одни тебя мордуют и поносят,другие все малюют, и возносят,и молятся, и жаждут воскресить.
Ну что, генералиссимус прекрасный?Лежишь в земле на площади на Красной…Уж не от крови ль красная она,которую ты пригоршнями пролил,пока свои усы блаженно холил,Москву обозревая из окна?
Ну что, генералиссимус прекрасный?Твои клешни сегодня безопасны —опасен силуэт твой с низким лбом.Я счета не веду былым потерям,но, пусть в своем возмездье и умерен,я не прощаю, помня о былом.
1981
«Собрался к маме — умерла…»
* * *
Собрался к маме — умерла,к отцу хотел — а он расстрелян,и тенью черного орла горийскоговесь мир застелен.
И, измаравшись в той тени,нажравшись выкриков победных,вот что хочу спросить у бедных,пока еще бедны они:
собрался к маме — умерла,к отцу подался — застрелили…Так что ж спросить-то позабыли,верша великие дела:отец и мать нужны мне были?..…В чем философия была?
1983
«Не слишком-то изыскан вид за окнами…»
* * *
Не слишком-то изыскан вид за окнами,пропитан гарью и гнилой водой.Вот город, где отца моего кокнули.Стрелок тогда был слишком молодой.
Он был обучен и собой доволен.Над жертвою в сомненьях не кружил.И если не убит был алкоголем,то, стало быть, до старости дожил.
И вот теперь на отдыхе почетномвнучат лелеет и с женой в ладу.Прогулки совершает шагом четкими вывески читает на ходу.
То в парке, то на рынке, то в трамваекак равноправный дышит за спиной.И зла ему никто не поминает,и даже не обходят стороной.
Иные времена, иные лица.И он со всеми как навеки слит.И у него в бумажнике — убийцапригрелся и усами шевелит.
И, на тесемках пестрых повисая,гитары чьи-то в полночи бренчат,а он все смотрит, смотрит, не мигая,на круглые затылочки внучат.
1966
Звездочет
Что в подзорные трубы я вижу,поднимаясь на башню во мгле?Почему так печально завишуот чего-то былого во мне?
И, смотря с высоты виноватона уснувшую пропасть Арбата,отчего так поспешно и вдругинструмент выпускаю из рук?
Спят в постелях своих горожане,спят с авоськами, спят с гаражами,спят тревожно на правом боку…Изготовилось тело к прыжку.
Вон из пятен ночного туманапоявляется вдруг вдалекемоя стройная старая мама —чемоданчик фанерный в руке.
Он, пожалуй, минувшая мода,но внутри, словно в дебрях комода,что давно развалиться готов,фотографии прежних годов.
Память, словно ребенок, ранимаи куда-то зовет и зовет…Все печально, что катится мимо,все банально, что вечно живет.
И живу я вот с этой виноюна двадцатом ее этажемежду тою и этой войною,не умея спуститься уже.
«Как мне нравится по Пятницкой в машине проезжать…»
* * *
Как мне нравится по Пятницкой в машине проезжатьВосхищения увиденным не в силах я сдержать.
Кораблями из минувшего плывут ее дома,будто это и не улица — история сама.
Но когда в толпе я шествую по улицам Москвы,не могу сдержать отчаянья, и боли, и тоски.
Мои тонкие запястья пред глазами скрещены,будто мне грозят несчастья с той и с этой стороны.
Как нелепа в моем возрасте, при том, что видел я,эта странная раздвоенность, растерянность моя,
эта гордая беспомощность как будто на векаперед этой самой Пятницкой, счастливой, как река.
«Переулок Божественным…»
* * *
Переулок Божественнымназван мной для чего?Чтобы слогом торжественнымвозвеличить его?
Для того, чтоб из вымыслана московскую твердькак волной его вынеслопосиять, пошуметь?
Видно, прозвище прежнеебез опоры в судьбе:так, пустое, небрежное,ни тебе — ни себе.
Видно, прежнее прозвище —как чужак меж людьми:у него не допросишьсяни воды, ни любви…
А в сегодняшнем имениесть сиянье из тьмы,что-то доброе, сильное,что утратили мы.
Просто есть в нем для города не на год, не на часчто-то вечное, гордое,словно это про нас.
«Гомон площади Петровской…»
О. В. Волкову
* * *
Гомон площади Петровской,Знаменка, Коровий вал —драгоценные обноски…Кто их с детства не знавал?
Кто Пречистенки не холил,Божедомки не любил,по Варварке слез не пролил,Якиманку позабыл?
Сколько лет без меры длилсяэтот славный карнавал!На Покровке я молился,на Мясницкой горевал.
А Тверская, а Тверская,сея праздник и тоску,от себя не отпуская,провожала сквозь Москву.
Не выходят из сознанья(хоть иные времена)эти древние названья,словно дедов имена.
И живет в душе, не тая,пусть нелепа, да своя,эта звонкая, святая,поредевшая семья.
И в мечте о невозможномсловно вижу наяву,что и сам я не в Безбожном,а в Божественном живу.
Сентябрь
Чем дальше от Москвы, тем чище дух крестьянства,тем голубей вода, тем ближе к небесам.Гармоники лесной завидно постоянство,и гармониста чуб склоняется к басам.
Мелькают пальцы в ряд, рискованно и споро,рождается мотив в сентябрьском огне,и синие глаза как синие озера…Но бремя тяжких дум на их песчаном дне.
Как сладко в том краю, чужих невзгод не зная.Чем ближе к небесам — тем ненаглядней твердь.И плачет о своем гармоника лесная,и на ее слезу попробуй не ответь.
«В чаду кварталов городских…»
