Копье и Лавр - Федор Кукин

Зря надеялась.

— Молчи! — зарычал старый рыбак, тыча в девушку мозолистым пальцем. — Лучше бы это ты потонула!

«Спасибо за заботу, старый жлоб», — хотелось огрызнуться Аристе. Вместо этого она сказала:

— Была б забота, Солон. Дай мне три месяца, я на тебя так отпашу — пять таких лодок сможешь купить!

— Нет! — закричал старик. — Я взял тебя в дом, дал тебе работу, и вот боги карают меня! С меня хватит!

— Солон, не дури, я же на все деньги тебе снасти купила…

Глаза старого рыбака загуляли по комнате, ища предмет потяжелее.

— Не уберешься из моего дома сей же час, и я сам утоплю тебя в заливе! — прошипел озлобленный старик.

Ариста поняла, что спорить бесполезно. Убить он ее, конечно, не убьет — она легко поборола бы старого козла. Но на шум и крики, чего доброго, сбежится стража.

— Не хворать тебе, Солон, — сквозь зубы бросила Ариста и вышла за дверь.

***

Оказавшись на улице, девушка огляделась и призадумалась. Орифия, как всегда, кипела жизнью. Рыбаки спешили к своим лодкам на пристанях. Из гавани тянулись вереницы ослов и мулов, груженных тяжелыми тюками. Гул рынка, окрики погонщиков, перестук кузнечных молотов плыли над городом.

Никому не было дела до Аристы Гракх.

Между тем, всю выручку за последний улов она действительно пустила на новые снасти для лодки Солона. Надеялась сработаться со стариком хотя бы на год. А старик даже подаренный намедни плащ отобрал и сжег, чтобы отвести сглаз.

Так что теперь в кармане туники лежал один-единственный серебряный обол. Это миска мясной похлебки на обед. Если за день не найти новой работы, уже вечером ей будет нечего есть и негде ночевать.

Ариста невесело хмыкнула и зашагала к центру города.

— У меня и так два сына в помощниках, куда мне еще? Спроси-ка дальше по улице.

— Работников не держу, все вы воры, как один! Ну, уйди, не мешай!

— Рада бы помочь, милая, да только лавку-то я закрываю. К землякам жить еду.

— Ты кого в дом тащишь, она же дочь Гракха! Прочь с крыльца, проклятая девка! Прочь!.

— Чего врешь, я тебя, Гракхово семя, знаю. Ступай себе, сама знаешь почему.

В этих и подобных им разговорах прошло время до полудня. Везде работу расхватали, а где не расхватали, там спрашивали имя. Как Ариста ни старалась скрыть свое происхождение, ее везде признавали. А признав, отказывали, боясь навлечь гнев богов на родной кров или дело.

Вчерашний случай на море и сегодняшний день все яснее давали понять: в городе Ариста слишком известна. В последние пять лет она переменила уже столько работ и воровала фрукты в стольких садах, что на каждой улице Орифии ее кто-нибудь да признает и сможет указать на обман.

Если подумать, к этому давно все шло. Впервые Ариста назвалась чужим родовым именем еще три года назад. Тогда она нанялась таскать свитки со стихами за одним малоизвестным трагиком. На репетиции его первой трагедии — речь там шла, конечно же, о запретной любви двух молодых людей — Аристу признал по знакомству плохо выбритый актер на роли Невесты. Актеры запаниковали и сорвали репетицию. Жених сбежал, даже не утерев с груди овечью кровь (по сюжету его предательски закалывал родной отец, желавший невесту собственного сына). О скандале вскоре узнали, и сюжет трагедии стал считаться проклятым и несчастливым. Трагик вспылил и подал в суд. Аристу приговорили к десяти ударам плетью за обман деятеля искусств и месяцу бесплатных общественных работ. Деньги за уборку выгребных ям пошли на компенсацию морального ущерба трагику.

Сейчас Аристе вспомнился тот случай. Да, теперь даже вранье не помогает ей заработать на хлеб. На сердце заскребли кошки.

Известности тот трагик, кстати, так и не добился. На репетиции второй его трагедии хитроумный механизм его собственного изобретения — он должен был создавать иллюзию схождения бога с неба на сцену — сорвался с крепления и упал прямо на автора, который как раз показывал актеру нужную интонацию роли. Бронзовый штырь, на котором должен был спускаться бог, вошел бедняге трагику в горло и распорол его изнутри до самой мошонки. Вытащить штырь то ли не удалось, то ли никто просто не захотел этим заниматься. Так трагика и похоронили, нанизанного на бронзовую жердь подобно куропатке.

Но между тем разожглась уже полуденная жара, живот крутило от голода, а поиски так ничего и не дали. В довершение всех бед, на старой сандалии протерлись и лопнули ремешки, так что носить ее стало невозможно. С раздражением — не ходить же в одной сандалии — Ариста выбросила обувку в мусорную кучу возле рынка.

Ровно в полдень Ариста Гракх, усталая и злая, уселась на белокаменную кладку рыночной площади и привалилась к подножию статуи, тень которой заcлоняла полуденное солнце. Рынок в тот час был пуст, если не считать нескольких бродячих псов; торговцы и покупатели, кто где мог, пережидали дневную жару. Некому было бросить взгляд на девушку, которая сидела на площади одна, босиком, в старой запыленной тунике и с последним оболом в руках.

«Лучше бы мне, конечно, вообще уйти, — думала Ариста, катая между пальцами старую монету. — Отправиться туда, где никто меня не знает. Скажем, в Нумию. Наняться на ферму или еще куда, начать новую жизнь».

Разум тут же подсказал нежеланную, но трезвую мысль: «Чтобы в другой полис уйти, надо хотя бы обувь купить, а лучше еще и еды, и мешок дорожный. А для этого надо отработать хотя бы день. А меня и на день не берут».

Да, круг замкнулся. Чтобы не искать больше работы, надо уйти, но чтобы уйти, надо найти работу. А она не ищется и до вечера, очевидно, не найдется.

Дело, да и вся жизнь ее, вдруг показались Аристе такими безвыходными, такими несправедливо безнадежными, что девушку охватило бешенство. Рука сама размахнулась и швырнула старый обол в тень величественной статуи, в самую голову. Из груди вырвался поток ругательств.

— Сера и ад! Шлюхины дети! Чтоб вам кровью срать, благоверным ублюдкам!