Копье и Лавр - Федор Кукин

Военачальники меж тем опустили глаза, кое-кто заерзал на подушках. Никому не хотелось ни спорить со вспыльчивым принцем, ни сообщать императору ложные сведения. Наконец Мараний, набравшись смелости, поднял голову и тихо сказал:

— Блаженный Хемен обеспечил нам большую силу на море, о император. К ближайшей жатве я мог бы снарядить тридцать малых боевых судов и еще…

— Не утруждай себя, Мараний, — улыбка императора была холодной. — Мы хотели знать, сообщат ли нам здесь что-то, чего мы не знаем. Ну что ж… Дарафалл! — окрик был таким громким, что Тамриз вздрогнула. — Подойди!

Только сейчас все заметили, что в зале находится еще один человек. Никто не слышал, как он вошел, и никто не видел его, пока император не велел ему приблизиться.

С первого взгляда любой сказал бы, что человек этот не житель Камарганда и даже не уроженец империи. Кожа его была белой, молочно-белой, как у варваров Запада. Тамриз не сказала бы точно, сколько ему лет. На лице его не было ни морщинки, но между тем волосы его были абсолютно седыми.

Баррад Дарафалл — так звали подошедшего — встречался Тамриз всего два-три раза за последнюю пару лет. Он иногда появлялся во дворце, говорил с отцом наедине, бродил по Камарганду. И затем исчезал в пустыне столь же поспешно, как и появился. Отец почему-то благоволил ему; этот человек даже — слыханное ли дело! — ходил по священным залам дворца в обуви.

Дочь величайшего человека на земле, Тамриз не боялась людей. Но Дарафалл тревожил ее. И ей самой трудно было объяснить, почему.

Потому ли, что долгие скитания по пустыне каким-то чудом не сделали его смуглым и загорелым? Кожа его по-прежнему оставалась бледной, будто бы солнечный свет бежал от него.

Потому ли, что Дарафалл шел через зал в плотном черном одеянии с капюшоном, и на лице его не было ни капли пота? Будто бы жара, от которой потели даже голые по пояс мужи, его не касалась.

Или потому, что один глаз Дарафалла был стеклянным? Это в самом деле создавало пугающий контраст — правый глаз смотрел из-под капюшона зорко и внимательно, левый же таращился из глазницы холодным, застывшим взором мертвеца.

Но что бы там ни было, когда Баррад Дарафалл прошел к подножию отцовского ложа, Тамриз инстинктивно сделала полшага назад.

Мужи войны умолкли в недоумении. Джохар раздраженно поджал губы.

— Силы моей жизни принадлежат императору, — тихо сказал человек в черном и поклонился.

— Скажи, Дарафалл, — Аббас спрашивал уже с очевидным раздражением, — мужи войны обещают нам захватить Орифию к концу жатвы. А между тем базарные девки толкуют, что Орифию не взять никаким флотом, и ни одному врагу не подобраться к ее гаваням. Ну, отвечай: кто прав — сын наш и лучшие мужи войны или базарные ишты?

Последнее слово на языке империи означало женщин порочного поведения.

Военачальники почуяли, как сгущается гнев властелина, и затравленно переглянулись.

Но человек в черном лишь улыбнулся.

— Базарные ишты говорят правду, о император. Собери вы даже тридцать больших судов и трижды по тридцать малых, ни один корабль и близко не подойдет к Орифии.

— Вот как? И почему же?

— Потому что боги орифийцев хранят их город. Их жрецы принесут жертвы богу моря, и ваши корабли разобьются о скалы, их же суда поймают попутный ветер и разобьют вас. Орифийцы помолятся богу войны, и их стрелы сами отыщут цель, а кончики их станут ядовиты, как клыки гадюки.

В зале раздался грохот. Это Джохар в приступе гнева оттолкнул мраморную карту с дороги.

— Безбожник лжет нам! — вскричал принц, подступая к ложу отца и фигуре в черном. — Как смеет этот язычник говорить, будто его лживые боги могут быть сильнее воли блаженного Хемена! Он богохульствует и оскорбляет всех нас!

Тамриз напряглась: вспыльчивый брат уже наполовину вытащил скимитар из ножен. Смуглая кожа потемнела от прилива крови. Джохар едва сдерживал ярость.

Баррад Дарафалл примиряюще поднял руки.

— Доблестный Джохар вправе не верить мне. Но коли так, пусть расспросит бербаров, чьи тела прибило третьего дня к вашим берегам. Они расскажут, легко ли врагу подобраться к Орифии.

Тамриз могла поклясться, что при этих словах голова Дарафалла чуть повернулась в ее сторону, и под капюшоном промелькнула улыбка.

— Довольно, Джохар, — сурово сказал Аббас II. — Из всех вас лишь Дарафалл сказал сегодня то, чего мы не знали бы и так.

Джохар, все еще кипя от негодования, отступил на два шага и убрал скимитар в ножны. Мужи войны смотрели на человека в черном со смесью подозрения и злости.

— Отвечай же, язычник: нет ли средства убрать с нашего пути лживых орифийских богов?

— Такое средство есть, о император.

— Говори!

— Сила их, — Дарафалл шагнул на мраморную карту Ладды, усмехнувшись, когда его черные туфли ступили на контуры полуострова, — сила их в огне, горящем на жертвенниках трех храмов Орифии. Если это пламя погаснет, Орифия утратит покровительство своих богов.

— Надо думать, раз этот пламень чародейский, то и потушат его только чары?

— Император понимает верно. Я могу создать нужные чары, но…

Общее внимание было уже крепко приковано к фигуре в черном. Дарафалл стоял прямо на мраморной карте, попирая полуостров Ладду ногами. В сгущающихся сумерках тень его как бы выросла, заполнив собою зал, а голос эхом звенел под каменными сводами.

— Но, что но? — вскричал нетерпеливо Аббас.

— Позволено ли мне сказать как есть?

— Ты пожалеешь куда больше, если не скажешь!

Тамриз подумалось, что человек в черном и так собирался сказать, что хотел, а его почтительность лишь усилила дальнейший эффект промедлением в речи.

— Эти чары не наслать на расстоянии. Верный слуга императора должен тайно проникнуть в Орифию и отравить моими чарами огни их храмов.

— И кто же этот верный слуга? — фыркнул Джохар. — Уж не ты ли?

— Никоим образом. Не мне, но императору выбирать человека для столь важного дела.

В зале повисло молчание. Все присутствующие обдумывали