Тайные врата - Кристин Керделлян

– Они передают мне информацию от микропроцессора, встроенного в ботинки. Настоящее чудо! Указывают расстояние, скорость, силу, уровень молочной кислоты и…

Леру поднял взгляд, отошел на несколько шагов и поднял рулетку, внезапно утратив ко мне интерес.

– Думаете, я говорю чушь? – внезапно спросил Леру. – Вы правы, есть куча карт и планов садов… Их даже раздают туристам на входе. Правда, на них указаны статуи и боскеты, в общем, что где находится. – Так, бога ради, что вы-то здесь делаете?

На этот раз он положил рулетку.

– Вы просто не знаете, – воодушевившись, начал он говорить, – что все эти планы сделали художники. А сегодня – маркетологи! Каждый развлекается тем, что ставит на карту то, что представляется ему наиболее самым правильным. Точный масштаб? Точность линий? Ха! Забудьте! Вот, попытайтесь совместить все эти планы и увидите: нет ни одной верной схемы садов. Поверьте! Нет ни одного подробного и полного, с точностью до дециметра, плана парка в его нынешнем состоянии.

– Скажите еще, что нет спутниковых фотографий! А если есть эти снимки, план составить проще простого.

– Разумеется. Но хранители Версаля его так и не сделали. Уж поверьте, я перерыл все архивы.

– Допустим, что план так и не был составлен или что они не захотели показать его вам… Но вам же не нужны хранители, чтобы найти спутниковые снимки! Возьмите Shadows Local World, этого хватит. Можно сделать увеличение на любую рощу, измерить, и…

– Shadows Local World? Ах, ну… И вы в это верите?

С одной стороны, он дал понять, что этот интернет-сайт, разработанный «Контролвэр», ничуть его не интересовал. Смешные все-таки люди – французы… Они всегда принимают в штыки новые технологии. Особенно если их предлагают американцы. Может, в этом дело, сказал я себе, глядя, как Леру разворачивает рулетку, – в ревности к моей стране. Стране, укравшей у Франции былую гордость: играть первую скрипку в политической и культурной жизни мира. Странные французы! Они столь резво объявляют нас культурными империалистами и в то же время награждают Стивена Спилберга орденом Почетного легиона! Давно прошло время взаимного и безусловного восхищения между нашими странами! Время, когда маркиз де Лафайетт был нашим героем, Бенджамина Франклина обожали в парижских салонах, а Томаса Джефферсона приглашали в Конституционную ассамблею…

Я подумал, что он сейчас скажет мне, что наши карты недостаточно точны или что спутниковые снимки не позволяют измерять высоту или объем. Но прозвучал ответ, потрясающий для человека его возраста.

– Знаете, в этой жизни, чтобы что-нибудь получить, надо пострадать. Поработать. Только в этом случае поймешь истинную цену всего. Историки таких вещей не понимают. Они пытаются восстановить реальность, основываясь на текстах. Мы, архитекторы парков, отталкиваемся от того, что можно увидеть, измерить, – от реального пространства! И хоть и остаются загадки, поскольку нельзя все изложить на плоскости, мы не останавливаемся.

Я не понимал:

– Так все же, что же вас озадачивает?

Я снова начал делать разминку. Леру нагнулся за рулеткой и поднял на меня глаза.

– О! Это ни для кого не секрет, – ответил он с разочарованной гримасой. – «Верблюды». В парке их полно.

– Верблюды? При чем тут они?

Он усмехнулся.

– Нет, не просто верблюды, не бактрианы с двумя горбами… Нет! Горбы! Аномалии! Так называют отклонения в упорядоченном ансамбле. Несоответствия, если угодно, которые мы находим в саду, стиль которого во всех прочих отношениях гармоничен. Неподходящие детали, вещи, не сочетающиеся с остальными, понимаете? На сегодня их насчитали тринадцать.

Я повернулся к фасаду дворца. Зеркальный бассейн, Латона, Ящерицы, лестницы, ведущие к Большой Перспективе… Все это мне казалось идеально упорядоченным, выверенным, просчитанным. Или этот странный архитектор все-таки нашел невписывающиеся детали?

– Сад вроде Версаля не вполне сад, месье Баретт: это палимпсест![4] – продолжил он, сделав несколько шагов к Зеленому ковру. – Версаль – нечто вроде пергамента, на котором, как бы это выразить поточнее, образовались следы различных действий. В начале от работы садовника Людовика Тринадцатого, затем – Ленотра[5] при Людовике Четырнадцатом, они самые важные. И, наконец, его последователей: Ардуэна-Мансара, разумеется, но и после него садовники Людовика Пятнадцатого, Людовика Шестнадцатого, ну и Наполеона. Здесь все хотели отметиться!

К чему он клонит? Как это связано с «горбами»? Догадываясь, что я озадачен, он закатал рукава свитера и вытянул руку, указывая куда-то в сторону Зеленого ковра.

– Вот, видите там статую и вазу?

– А… да…

– Что вы видите между ними? Аллею, так?

– Так.

– Так вот же! Один из «горбов». В эпоху Людовика Четырнадцатого и Ленотра начало аллеи всегда обрамлялось двумя статуями. А не вазой и статуей! Сначала аллея находилась вообще выше, понимаете, между двумя статуями, вон там, где сегодня ничего нет!

– Может, кто-то просто переставил статуи.

Леру посмотрел на меня внимательно, очевидно, удивленный скоростью моего мышления.

– Никаких статуй здесь никуда не передвигали. Перенесли аллею.

Я решил ему подыграть.

– Простите, но я все еще не понимаю. Кто перенес аллеи? И зачем?

– Видите ли, в эпоху Людовика Шестнадцатого любили длинные диагонали. Поэтому они растянули боскеты Людовика Четырнадцатого, отодвинули аллеи, изменили перспективы… Посмотрите на боскет Дофина, например. Когда Ленотр устраивал его в тысяча шестьсот шестьдесят четвертом году, он назывался Северным боскетом. В тысяча шестьсот шестьдесят девятом году его переименовали в боскет Дофина. Спустя еще сто лет Людовик Шестнадцатый заставил его вообще перенести, чтобы открыть перспективу. После этого его назвали Северными Шахматами, садовники были вынуждены рисовать вместо аллеи нечто вроде штыка, короткий разрыв, и появился еще один «горб».

Я ничего не понимал.

– Но, в конце-то концов, он же существует, боскет Дофина! Вон он, я отлично его знаю! – ответил я, показывая вправо.

– Да, но только потому, что в две тысячи первом году Шахматы снова переделали в боскет Дофина…

Я сел на край бассейна в замешательстве от всей галиматьи, которую обрушил на меня Леру. В чем смысл всего этого? Станет ли ландшафтный дизайнер, даже очень страстный, тратить время на бесполезную работу? Может, во всем этом кроется некий тайный смысл – намного более важный, чем составление плана садов, хоть и более точного, чем предшествующие.

Наконец я спросил:

– А что вы хотите доказать в конце концов, после всех замеров?

Леру пристально посмотрел на меня.

– Доказать? В Версале нужно доказать еще множество вещей, месье Баретт! Множество вещей, которых мы не знаем. Версаль полон загадок.

Он остановился, чтобы оценить впечатление, произведенное его речью. Его многозначительный вид вывел меня из себя.

– Загадки Версаля! Смешно! – воскликнул я, поворачиваясь к дворцу. – Скажите еще, что это вы их открыли! Архивы Версаля ломятся от диссертаций, посвященных загадкам Версаля. Интернет ими кишит!

– Интернет! Интернет! Ничего, кроме Интернета! Есть вещи, которые компьютер не увидит.

Это всего лишь вопрос времени, чуть не ответил я.

Но Леру продолжал:

– Вон там, видите, северный фасад дворца?

– Около спальни королевы?

– Да. Прежде там была лестница. Ее снесли в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году, во время земляных работ перед встречей Большой семерки. До того она была под землей. Ни один историк, ни один исследователь не подозревал о ее существовании. Кроме меня. И еще моего преподавателя, директора школы ландшафтных архитекторов. Он и показал мне тринадцать «горбов» Версаля. С помощью обычной записной книжки и рулетки он выяснил, что на этом северном фасаде должна быть лестница, шестиугольная лестница. Без компьютера, месье Баретт. И без ученой степени. Наверное, поэтому никто не хотел ему верить… Вот так-то. – Леру перехватил мой недоверчивый взгляд и продолжил, все более вдохновляясь: – А фасады! Я уверен, вы никогда ничего не замечали! Отсюда не видно. Но я измерил. Длина Южной галереи, справа от вас, шестьдесят два метра с половиной. Северной – пятьдесят девять метров двадцать девять сантиметров! Откуда такая разница, знаете? Ведь нет? Ответа на этот вопрос в Интернете не найдешь!