Степень вины - Ричард Паттерсон

— Это случилось в воскресенье вечером, — начала она. — В тот день мы впервые взяли Елену на пикник в Тильден-парк. День был теплый. Елена сидела под деревом на портативном сиденье, пока мы с Ричи ели, наслаждаясь свежим воздухом. На мне было легкое летнее платье, на Ричи — шорты и хлопчатобумажная рубашка, на Елене — что-то розовое с надписью «Мир детей» или вроде того, такое же дурацкое. Помнится, я тогда еще подумала: вот мы, семья, и как хорошо, что я решилась родить Елену. Все послеполуденное время мы провели там: вспоминали университетские годы, любовались малышкой, которая только спала да плакала иногда. — Терри почувствовала, что воспоминания захватили ее. — Но в таком возрасте дети ничего другого и не делают, правда ведь?

— У меня не было ребенка в таком возрасте. Могу только завидовать вам.

— День получился замечательный. Мы решили пойти домой и, пока Елена спит, поджарить мясо на вертеле на крыше своего дома. — Терри помолчала в задумчивости. — Потом положить Елену в колыбель на ночь и заняться любовью.

Какое-то время она пыталась вызвать в памяти период их дружного житья, длившегося до тех пор, пока не выступили на первый план ссоры из-за ее успехов, его ревности, перепадов его настроения и его начинаний. Воспоминания ранили больнее, чем ей представлялось. Но она черпала поддержку в том, что принимала за бесконечное терпение Кристофера Пэйджита.

— Когда мы вернулись домой, там нас ждало послание Стива Урбины: я забыла передать ему кое-какие записи, касающиеся исследований; не могла бы я привезти их ему домой. — Она покачала головой. — Помнится, Ричи был очень раздражен. Я позвонила Урбине и сказала, что скоро буду — он жил недалеко. Каких-либо каверз от него я не ожидала — знала, что профессор любит пофлиртовать, но не подозревала за этим ничего серьезного, кроме того, шла к нему в дом, где были его жена и дети. Впрочем, о таких вещах в то время я даже не подумала. — Терри открыла глаза, стала смотреть на звезды.

— К тому же, — ровным голосом заметила она, — ведь это я сама забыла передать записи. Я ушла, оставив сердитого Ричи. Стив Урбина жил в типично испанском, украшенном лепниной доме с яблонями в палисаднике, каких вокруг было немало. Примерно через пятнадцать минут я была возле его дома. Я так стремилась поскорее вернуться обратно, что в спешке, подходя к двери, налетела на детский трехколесный велосипед. И вот когда сидела на тропинке — бумаги рассыпались по земле, платье задралось, — рассматривала колено, то вдруг заметила, что он смотрит на меня сквозь сетку, закрывающую дверной проем.

— Какое-то мгновение, — продолжала Терри, — я была в замешательстве: он напугал меня. Трудно было сказать, как долго он стоял там. Но его первые слова были спокойны и дружелюбны: «Позвольте посмотреть». Нога была поцарапана сильно — текла кровь. Когда он присел рядом со мной, я оправила платье, оставив открытым только колено. «Мы держим аптечку первой помощи для детей, — мягко произнес он. — Наверное, потребуется перекись водорода». Когда я подобрала бумаги и прошла за ним в дом, там была тишина. «Мэтти с детьми ушла к бабушке, — пояснил он. — Поэтому, к сожалению, только я могу быть вашей сестрой милосердия». «Ничего, — ответила я. — Покажите мне, где ванная, я сама займусь этим. Такой опыт полезен — у меня дочка». «О, пожалуйста, — сказал он и провел меня в спальню. — Присядьте пока, а я принесу лекарства из ванной. Мне нет прощения за то, что вы подверглись опасности перед моим домом».

Терри сделала паузу.

— Я промолчала в ответ, — монотонным голосом продолжала она, — но он был так по-отечески заботлив, что мне не хотелось обидеть его чем-либо. И я села на край кровати. Через минуту он вернулся. Принес вату, перекись водорода и большой кусок бинта. С величайшей осторожностью — почти благоговейно — приподнял подол моего платья и приложил к царапине перекись. Щипало — я невольно вздрогнула. Он участливо посмотрел на меня и спросил: «Больно?» Я ответила: «Немного», и следующее прикосновение было едва уловимым.

Терри опустила взгляд:

— О чем-либо связанном с сексом я и не помышляла, но, помнится, подумала тогда, что такая нежность способна пробудить чувственность. — Помолчав, добавила тихо: — Ричи на такую нежность не способен.

Она смолкла — вновь во власти происходившего.

— Когда он стал бинтовать, — наконец заговорила она, — делал это очень заботливо, забинтовывал потуже, чтобы повязка не сползла. А потом вдруг засунул руки мне под платье и спустил мои трусы ниже колен.

Было что-то в безмолвии Пэйджита, от чего Терри запнулась, что-то оборвалось в ее душе.

— Это произошло так быстро, — почти прошептала она. — Нет, в самом деле, я и опомниться не успела…

Пэйджит молчал. Она провела ладонью по глазам.

— Наверное, самое скверное то, что я совершенно не сопротивлялась. У меня нет никакого оправдания, даже такого, как у Марси Линтон. Я просто окаменела. «Нет», — сказала я ему. А он повалил меня на кровать и надавил локтем мне на горло. И уже оказался между моих ног. Я была для него легкой добычей. — Она коротко вздохнула. — Не успела закричать, как он вонзился в меня.

Глядя на звезды, Терри с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться.

— Потом он стоял между моих ног, смотрел на меня сверху вниз. Когда он сказал, что мне никто не поверит, я сообразила, что Урбина и раньше не раз проделывал подобное. Он действовал безошибочно и очень тщательно выбирал свою жертву.

Терри судорожно сглотнула:

— Поняв, что я никому ничего не скажу, он позволил мне надеть трусы. Стоял и смотрел, как я их надеваю. Он знал, какой будет моя реакция, сказал он мне, потому-то и решился на это. А потом заявил, что мне пора уходить.

Она прислонилась лицом к холодному стеклу.

— Не помню, как я доехала домой, — никак не могла прийти в себя. Ричи стал допытываться, почему я так долго. Изводил меня попреками за то, что трачу время на Стива Урбину, забыв о семье. Я не отвечала, и Ричи — перепады настроения у него просто удивительные — вдруг повеселел. Захотел непременно сфотографировать меня в летнем платье. Помню, я пыталась улыбаться в объектив. — В голосе Терри послышалось изумление. — Он говорит, что это его любимый снимок. До сих пор висит у него над компьютером.

Она обернулась к Пэйджиту:

— В ту ночь Ричи два раза имел меня. Я еще подумала тогда: один раз для себя, другой — за то, что была у Стива Урбины. Я никогда никому не рассказывала. Не смогла бы объяснить это. И не могла видеть его, — сказала она с пересохшим горлом. — Не могла даже заставить себя называть его по имени. Написала ему записку, в которой отказалась от работы у него, отказалась и от аспирантуры. Не знаю, чего больше боялась, — того, что снова увижу Стива Урбину, или того, что Ричи как-нибудь узнает.

Она удивленно покачала головой.

— Чувствовала: это случилось по моей оплошности. Поэтому-то и стала вести дела по изнасилованиям — чтобы понять. И узнала, как много женщин, с которыми случается такое, гораздо больше, чем представляется людям. Но я никогда не говорила об этом. Ни с кем.

Терри помолчала, опустив взгляд.

— Дело не в том, что боялась, просто мне даже и в голову это никогда не приходило. И как только я могла просить об этом Марси Линтон?

Пэйджит смотрел на нее.

— Да как же вы можете порицать себя за это?

— Но ведь я позволила случиться такому. И, защищая других, не смогла защитить себя.

Отвернувшись к окну, Пэйджит стал вглядываться в ночь.

— Я ненавижу это, — тихо произнес он. — Ненавижу из-за вас.

Терри едва заметно пожала плечами.

— А почему, — спросил Пэйджит, — вы не рассказали об этом своей маме? Не думали же вы, что и она станет обвинять вас?

В тоне его голоса не было осуждения, лишь недоумение и желание понять ее самое, а поняв — разобраться и в том, что случилось с ней.

— Нет, — ответила Терри. — Я так не думала. Мне кажется, я не хотела, чтобы мама знала. Я пришла к тому же, что и она: я не доверяю Ричи, иду на все для сохранения мира в семье. Ради нас обеих я не рассказывала ей об этом.

Пэйджит обернулся к ней:

— Но кому-то вы все-таки собирались рассказать?

— Вам, — прозвучал тихий ответ. — Я собиралась рассказать вам.

6

Тереза Перальта вышла из-под душа.

Ричи, обернувшись, смотрел на нее. Странно, подумала она: он сколько раз уже видел ее наготу, но почему-то сейчас это было ей неприятно.

Все еще глядя на нее, он положил зубную щетку.

— В постельку сейчас? — спросил он. Она завернулась в полотенце.

— Мне надо еще высушить волосы и снять тушь с ресниц. Немного расслабиться. Был долгий перелет и два очень долгих дня.

Ричи бросил на нее косой взгляд, слишком хорошо ей знакомый.

— Кажется, не так уж и часто мы встречаемся с тобой последнее время. — Он в раздражении повысил голос: — Я не кто иной, как твой муж. Именно я, а не Кристофер Пэйджит.