Степень вины - Ричард Паттерсон

— А ваш друг?

— Мы порвали. Прежде мне казалось, что мы могли бы сблизиться — эмоционально. Но я не сделала ни шагу навстречу ему.

Терри размышляла над сказанным. Наконец спросила:

— Вам не хотелось рассказать ему об этом?

— Иногда. Но мне трудно было себе представить, как это сделать. Он был юристом. В том, что касалось его собственных чувств, — робок, нерешителен, но когда речь заходит о правах другого — тут он был агрессивен и неуступчив. И к тому, что случилось из-за Марка Ренсома, он отнесся бы с излишней горячностью. — Голос у Линтон был усталый, безнадежный. — Иногда мне кажется, что мужчины и женщины по-разному смотрят на такие вещи.

Терри изучала ее лицо.

— А книга? Что с ней?

— Это книга о нем и обо мне. О нас, но только в лучших, более мудрых версиях. Как и многие писатели, в воображении я благоустраиваю мир, делаю жизнь и людей такими, какими мне хочется их видеть. Включая и себя.

— И вы снова пытаетесь писать?

— Да. Но работа плохо подвигается. — На ее губах вновь заиграла горькая усмешка. — Кажется, у меня уже нет необходимого вкуса. А может быть, прав Марк Ренсом: я писатель малой прозы — «маленькие люди, маленькие чувства, маленькие рассказы».

После паузы Терри спросила:

— Как называется роман?

— Теперь? Никак. А когда Марк Ренсом читал его, назывался «Поиски счастья».

Глаза женщины странно заблестели.

— Кажется, мне уже не быть счастливой, какой я была раньше.

Терри, не зная, что сказать или сделать, коснулась ее плеча.

— Марси, — мягко произнесла она, — вам не надо давать показания. Никто никогда не узнает об этом.

Некоторое время Линтон смотрела на нее, потом сказала с прежним спокойствием:

— Нет. Наверное, мне никогда уже не закончить «Поиски счастья». Но если я дам показания, может быть, кто-нибудь еще поймет, почему я так рада смерти Марка Ренсома.

5

— Ужасная история, — сказал Пэйджит.

На следующий вечер они сидели в ресторане, что расположился в горах в окрестностях Аспена. Пэйджит прилетел сразу — Марси Линтон должна была привыкнуть к нему, кроме того, следовало готовить ее к предстоящему выступлению. Он выглядел деловитым и, как показалось Терри, каким-то прямолинейным. Хотя уже с ним Линтон не была так откровенна, было решено: она станет свидетелем, а показания ее — краеугольным камнем защиты Марии Карелли. Терри почувствовала раздражение из-за радости Кристофера Пэйджита по этому поводу.

Она обвела взглядом ресторан, настраивая себя на беззаботный лад. В иных обстоятельствах здесь можно было бы неплохо повеселиться. Ресторан, который смог найти Пэйджит, стоял уединенно, к нему вела долгая горная дорога; в домике из дикого камня великолепно кормили, здесь же можно было взять напрокат собачью упряжку. Внутри — освещенные свечами столы, грубые стены, в окнах — пейзаж: осины и сосны на фоне заснеженных горных склонов. Терри и Пэйджит поместились в углу; за другими столами по двое, по четверо сидели люди в джинсах, тяжелых бутсах и свитерах. Они пришли сюда поесть, их не заботило то, как они выглядят. Сквозь пиршественные восклицания, стиснутые пространством помещения, Терри слышала тявканье упряжных собак, эхом разносимое по горам.

— Извините, — проговорила она. — Сегодня я, наверное, не очень интересный собеседник.

— О, сегодня вы совсем как живая. — Было заметно, что он тут же пожалел о сказанном. — Простите меня. Иногда не знаешь, что сказать, тогда как уместен простой вопрос: «Что случилось?» Так что же случилось? Что-нибудь с Марси Линтон?

На этот раз, подумала она, интуиция изменила ему — Терри старалась настроиться на добродушное подшучивание, а не на серьезный разговор. Стала искать правдоподобное объяснение своему душевному настрою, которое одновременно позволило бы сменить тему разговора. Наконец сказала:

— Наверное, это из-за Ричи.

Пэйджит был удивлен:

— А в чем дело?

— Он не в восторге от того, что я здесь. — Она слабо улыбнулась. — Я знаю, Ричи больше не считает меня привлекательной, но в то же время он абсолютно уверен, что другие мужчины находят меня неотразимой.

— Я, например?

Терри кивнула:

— Угу.

Он помолчал мгновение.

— Конечно же, вы неотразимы. Но наши отношения основаны на другом — мы коллеги, друзья.

— Я это понимаю. Ричи никак не поймет.

Пэйджит смотрел в окно. Его взгляд был сосредоточен на заснеженном склоне.

— Иногда, — тихо произнес он, — человеку нужно надежное место, куда он мог бы удалиться.

Официантка расставила тарелки, бокалы, приняла заказ на кофе, от сладкого Терри отказалась. Она почувствовала на себе взгляд Пэйджита.

— Наш единственный шанс на победу — Линтон. Да и самой ей будет легче, когда она выскажется.

— Все не так просто. — Она неподвижно смотрела в кофейную чашку. — Кто дал нам право распоряжаться чужими жизнями в угоду нашим интересам? Кто мне дал право побуждать их к такой откровенности? — Терри вдруг захотелось перевести разговор в иное русло. — Иногда я думаю: а стоило ли мне идти в юристы?

Улыбка его была невеселой, но и не злой.

— О чем же мы сейчас говорим — о вашей профессиональной пригодности?

Она подняла на него глаза, и улыбка медленно сползла с его лица. Он мягко спросил:

— Что с вами, Терри?

Она была удивлена и сконфужена. Когда заговорила, ее голос был слаб и тонок:

— Но я стала юристом. И теперь уже ничего не изменишь.

— С вами что-то случилось. Это нетрудно заметить, стоит внимательно присмотреться.

Терри вдруг почувствовала, что Пэйджит понял ее состояние. Мысль, что она вот-вот расплачется, рассердила ее.

— Может быть, уйдем? — попросила она. — Я устала.

— Конечно.

Пэйджит тут же подозвал официантку и заплатил по счету. Он держался в своей обычной свободной и любезной манере, не докучая, однако, своим вниманием. По дороге к машине и какое-то время после они не сказали ни слова.

Ночь была холодной и темной. Сквозь ветровое стекло Терри видела серп луны, черный разлив ночного неба над горами; звезд на здешнем небе было больше, чем над Сан-Франциско, их свет не блек от городских огней. Единственным звуком был звук их мотора.

Они ехали молча — два застывших профиля рядом, смотрели в темноту. У Терри было ощущение, что все тело ее сжалось.

— Простите меня, — тихо промолвил Пэйджит.

Наверное, подумала Терри, подействовало то, как он это произнес: она сжалась на сиденье, и слезы хлынули у нее из глаз. Он остановил машину.

Они были над долиной, над морем разлившейся темноты.

— С вами все в порядке?

— Нет. — Она почувствовала: груз переживаний летит с ее души в бездонную пропасть. — Со мной не все в порядке. Со мной давно не все в порядке.

Слезы лились по ее лицу, но голос был холоден и ясен.

— Что такое, Терри?

Пэйджит повернулся к ней. Терри смотрела в окно — так было легче.

— Пять лет назад, — проговорила она наконец, — один человек изнасиловал меня.

Некоторое время Пэйджит молчал.

— И вы никогда никому не рассказывали об этом…

Смотри на звезды, приказала себе Терри.

— Это произошло по-дурацки. — Он не ответил. Сглотнув слезы, она продолжала: — Человек этот был профессором права — за сорок, женат, двое детишек; как и я, испанского происхождения. Он преподавал защиту по уголовным делам в Восточном Лос-Анджелесе. Кое-кто из нас видел в нем образец для подражания. — Терри помедлила. — И я в том числе. На втором курсе, через несколько месяцев после рождения Елены, он попросил меня помочь ему в проведении исследований для одной статьи. Я была польщена. Но взялась за это в основном потому, что Ричи решил добавить к диплому юриста звание магистра экономики управления и мы нуждались в деньгах. — Она снова сделала паузу. — Ричи сразу стал ревновать. Профессор был привлекательный мужчина — черные усы, жгучие черные глаза. Ричи был уверен, что тот неравнодушен ко мне. Но уверен не настолько, чтобы отказаться от тех денег, которые платил мне профессор.

Терри смолкла, уловив ноту горечи в своем голосе. Странно, подумала она: в горле сухо, а глаза мокрые.

— Как зовут того человека? — мягко спросил Пэйджит.

Терри заколебалась, как будто, назвав человека по имени, она могла вызвать его из воспоминаний.

— Урбина, — сказала она наконец. — Стив Урбина.

И закрыла глаза в спасительной темноте машины.

— Если слишком трудно, — услышала она голос Криса, — не будем говорить об этом.

Но она чувствовала в груди тугой комок, который все никак не хотел разжиматься. Говори об этом, велела она себе, как о случае из судебной практики. Как будто это было с кем-то другим.

— Это случилось в воскресенье вечером, — начала она. — В тот день мы впервые взяли Елену на пикник в Тильден-парк. День был теплый. Елена сидела под деревом на портативном сиденье, пока мы с Ричи ели, наслаждаясь свежим воздухом. На мне было легкое летнее платье, на Ричи — шорты и хлопчатобумажная рубашка, на Елене — что-то розовое с надписью «Мир детей» или вроде того, такое же дурацкое. Помнится, я тогда еще подумала: вот мы, семья, и как хорошо, что я решилась родить Елену. Все послеполуденное время мы провели там: вспоминали университетские годы, любовались малышкой, которая только спала да плакала иногда. — Терри почувствовала, что воспоминания захватили ее. — Но в таком возрасте дети ничего другого и не делают, правда ведь?