Царская тень - Мааза Менгисте

дня, а Карло так никого и не впускал в свою палатку. Он ни с кем не говорил после атаки, только сказал Фифи, когда пришел в себя, чтобы она уезжала. Фифи внимательно посмотрела на него, сердце колотилось у нее в груди, ненависть в глазах Сеифу все еще оставалась свежей раной. По бледности кожи Карло, по темной пустоте его глаз было видно: что-то ушло навсегда, твердость его взгляда надтреснута. Она хотела было испытать его, узнать, что он понял из ее мольбы, обращенной к Сеифу, но он закрылся от нее, встал, остановился перед своим радиоприемником: поведение человека, уже погрузившегося в одиночество собственных мыслей. Она ожидала слез, какого-нибудь выражения боли того, кто побывал в шаге от смерти. Но вместо этого резкое урчание помех в радиоприемнике, которые оседлали тишину и обволокли их обоих, когда он отшвырнул запачканную одежду и остался голым. Из тошнотворного запаха палатки возник бесформенный страх.

Позови сюда свою служанку, чтобы навела порядок, сказал он, натягивая на себя чистую форму и пинком направляя комок грязной в ее сторону. Когда я вернусь, тут все должно выглядеть так, словно ничего не произошло. Потом он посмотрел на нее с отвращением.

Фифи проводила его взглядом, она в первый раз по-настоящему боялась его.

Выпей кофе, Фифи. Это кухарка, она держит в руках выстиранную форму Карло. Пятна наконец ушли, говорит она, принюхиваясь. Твое платье сохнет, добавляет она. Пришлось его вымачивать.

Фифи смотрит на свое голубое шифоновое платье. В ярком солнечном свете видно, что его золотая отделка безвкусна, вульгарна. Она плотнее кутается в шамму на своих плечах, накручивает ее себе на ноги. Если оно почти сухое, я его надену, говорит она. Оно лучше этого.

Ты носишь его, когда с ференджи?

Фифи улыбается. Долго же ты не спрашивала меня про мою работу. Она кивает. Им нравится, в особенности мужчинам.

Кухарка пожимает плечами. Дело, конечно, не мое. Она замолкает ненадолго. Но они знают, что ты абиссинка. Зачем же носить платья ференджи? Разве они платят не абиссинской женщине?

Фифи бросает на нее мимолетный взгляд. Я тоже так думала, но они платят больше, когда я подражаю их женщинам.

И потому ты выучила итальянский, говорит кухарка.

Не для них. Фифи берет у нее форму, кладет себе на колени. К чему эти вопросы сейчас?

Кто это был? Кухарка кидает взгляд на холмы.

Фифи старается сохранять сдержанное выражение. Я не знаю, говорит она, сегодня столько разных групп объединяются в большие отряды.

Для них ты предательница. Эти арбегночи убили бы и тебя, если бы могли, говорит кухарка. Она говорит без обиняков, без осуждения.

А ты разве не предательница, раз работаешь на меня?

Старшая женщина отрицательно качает головой, внимательно смотрит на нее. Я для итальянцев никто, и я никто для них.

Подходит Ибрагим, держа руку на кобуре. Он двигается медленно, без обычной своей суровости. Его обыкновенно безукоризненная форма на груди испачкана кровью.

Он кивает кухарке. Он так и не вышел? Есть не просил? Ничего не просил?

Кухарка отрицательно качает головой.

Ибрагим кивает. Если он появится, то я у священника и имама, готовим похороны, говорит он. Он замолкает и смотрит себе под ноги, потом качает головой, глядя на кухарку. Эфиопы сумели провести несколько атак на лагерь прошлым вечером, говорит он удивленным голосом. Это были женщины, добавляет он. Я думал, деревенские. Потрясение и сожаление одновременно слышатся в его голосе. Мы их не можем найти, деревни стоят пустые.

Продолжай делать вид, будто меня здесь нет, тихим голосом вставляет Фифи. Словно ты какой-то другой, не такой, как я.

Ибрагим замирает, и на мгновение его лицо искажает гримаса, и все следы сочувствия уступают место неприязни. Скажи ему, мне нужно его увидеть, говорит он кухарке и уходит.

Фифи смеется: краткий, горький звук. Яркие облака скользят по небу, и на мгновение порыв прохладного ветра поднимает и разбрасывает пыль. Кухарка вытягивает ноги, кривые и усталые; живость, которая обычно покоится за ее умными глазами, превращается в осторожность. Она осматривает все вокруг, поворачивает голову на любой звук.

Ты думаешь, это правда? говорит Фифи кухарке. Что мы будем в безопасности, если будем верить в бога?

Они убивали монахов и монахинь, разве нет? Кухарка стряхивает пыль с платья. И что бог — делает что-нибудь с этим? Она кидает взгляд через плечо, потом прищуривается, глядя на небо. Я боюсь того, что будет, когда они вернутся, потому что они вернутся.

Ты откуда? Фифи старается смотреть перед собой, а не на кухарку.

Кухарка отгоняет муху. Оглядывает холмы внимательно, настороженно. Этой деревни больше не существует, говорит она наконец. Все ушли.

Ты была там, когда это случилось?

Суровость наползает на лицо кухарки. Она кивает. Потом меня взяли в Йифаг и продали.

Фифи хочет прикоснуться к руке женщины, но кухарка отдергивает руку и поправляет шарф на голове. Вокруг ее ушей видны маленькие седые кудряшки, но когда ее волосы скрыты шарфом, кажется, что у нее нет возраста.

Кухарка тихо добавляет: Ты должна быть осторожной.

Вдали похоронная процессия спускается по склону холма, ведомая имамом и священником, за ними идет Ибрагим и другие ascari. Рядом по обеим сторонам идут облаченные в черное женщины. Они профессиональные плакальщицы, их головы с выразительными лицами закинуты назад, они молотят себя кулаками в грудь.

Он теперь станет хуже, говорит кухарка. Он будет более жестоким со всеми, и в особенности с тобой. Уходи отсюда, давай уйдем сейчас.

Фифи трет лоб, вытирает глаза. Я не могу уйти, говорит она. Она прикасается к локтю кухарки и оставляет там свою руку, видя, что женщина не противится. Уходи, уходи лучше и найди себе безопасное место.

Кухарка отрицательно качает головой. Куда можно пойти в этой стране? Где для меня есть место?

Глава 15

Этторе ждет у палатки полковника Фучелли, сжимая в руках камеру, которую принес по его приказу. Он откашливается и смотрит на шестерых телохранителей, которые разглядывают его с обеих сторон палатки. У этих солдат устрашающий вид, все они итальянцы в форме чернорубашечников, он таких не видел до того момента, как они приехали на грузовике три дня назад и тихо расположились у палатки Фучелли. По слухам, они наемники из Асмары, а родом из Массавы, говорят, они и в самом деле бывшие чернорубашечники, но отчислены за чрезмерную даже для самого злобного подразделения армии жестокость. У них злобные физиономии, мощные челюсти киношных негодяев, у одного из них