Избранные произведения - Пауль Хейзе

да, дражайший мой, что и говорить — сыновья, сыновья, сыновья! Они — наше будущее, они нам и очи закроют.

Сказав это, он снял с головы фуражку с золотым кантом и с удовлетворением пригладил седые волосы. Лицо хозяина «Павлинов», которого, кажется, задело это напоминание о смерти, из синеватого превратилось в фиолетовое. Конрад невольно посочувствовал отцу.

— До похорон далеко, — возразил он, — и вам, и моему отцу.

— О ля-ля! — усмехнулся полковник. — В нашем возрасте, дорогой хозяин, каждый должен быть готов сдать оружие. Главное же то, что хотя бы есть кому закрыть тебе глаза, сохранить о тебе добрую память, благодарной любовью и душевной привязанностью помочь преодолеть старческие недуги.

Конраду стало не по себе. Он покраснел, опустил голову и стоял молча.

Отец попытался спасти положение.

— Иногда, конечно, бывают и мелкие недоразумения, — уклончиво пробормотал он.

И оба они изо всех сил пытались создать видимость полной идиллии ради спасения чести и авторитета семьи. Только трудно было долго выдерживать такое душевное напряжение. С одной стороны, полковник, сведший их вместе по простоте душевной, с другой стороны — судорожные усилия отца и сына не прикасаться друг к другу и не смотреть друг на друга на виду у всех офицеров. Вот почему оба с робостью ждали какого-нибудь подходящего предлога, чтобы поскорее разойтись.

Конраду удалось его найти.

— Простите, господин полковник, я вижу, что к «Павлинам» приближается вальдисхофская пожарная команда из двадцати человек, и я, как начальник херрлисдорфской пожарной команды, должен…

— Конечно же, само собой разумеется, дорогой мой, — поспешил ответить полковник. — Нам, со своей стороны, уже пора подумать о возвращении домой. Лошади давно оседланы, мы немного задержались исключительно ради вас. — Кроме того, эта месса явно принадлежит не перу Керубини,[86] — насмешливо добавил он, показывая в сторону танцевального зала, где раздавался адский шум.

Последовало короткое прощание со звоном шпор и щелканьем каблуков. Офицеры отправились в путь, отец удалился, а Конрад решил принять пожарных, которые, завидев стройную Катри, тут же свернули на лужайку.

Однако по пути его догнала Анна с деловито-таинственным выражением лица. Она торопливо заговорила:

— В коридоре дожидается удивительно хорошенькая девушка с матерью. Они познакомились с тобой на балу во Фрауэнфельде. К сожалению, они задержались на прогулке и опаздывают на поезд, а то нанесли бы визит. Но они не могут пройти мимо «Павлинов», хотя бы не поздоровавшись с тобой. Обе надеются, что ты их извинишь.

Лицо Конрада озарилось радостью.

— А, я знаю! — живо воскликнул он и хотел отправиться вместе с сестрой, чтобы поприветствовать дам.

Но тут он заметил, что всего метрах в трех от них, по ту сторону стены стояла Катри, застыв, будто соляной столб и враждебно глядя на Конрада. Вне всякого сомнения, она слышала, что передала ему сестра, и понимала, что поставлено на карту.

— Я почти уверена, им хочется, чтобы ты проводил их на вокзал, — продолжала Анна, собираясь увести брата с собой.

Но он замер на месте. Собственно говоря, он охотно пошел бы к дамам и проводил их на вокзал, потому что чистый, прекрасный взор девушки пробудил в нем милые сердцу воспоминания. Только строгое выражение лица Катри говорило ему: «Вот теперь все и выяснится. Все зависит от тебя, от твоего решения. А я посмотрю, как мне поступить».

Пока он терзался раздумьями, пойти или остаться, в танцевальном зале поднялся невообразимый гвалт, будто на ярмарке во время пожара в зверинце.

К страху у Конрада прибавился еще и стыд. Как он будет выглядеть в глазах своей утонченной и разборчивой партнерши по танцам, которая знала его раньше как красивого и бравого офицера, а здесь он всего лишь сельский хозяин, да, просто-напросто крестьянин, ничего более. А его прежняя жизнь и рыцарский военный мундир казались по сравнению с теперешними занятиями всего лишь временным маскарадом. И лицо Конрада залилось горячей мучительной краской стыда.

Нет, в «Павлины», в деревню Херрлисдорф не приведешь изнеженную, благовоспитанную городскую барышню — для этого он слишком хорошо к ней относился, слишком высоко ее ценил. А так как офицеры только что ушли, Конрад, лишившись их поддержки, истолковал их уход как лишний знак своего унижения. Крестьянином он был, крестьянином и остался — надо было принять эту истину как данность. И, как всегда, быстро решившись, он сделал свой выбор.

— Мне очень жаль, — сказал он сестре, — но я должен сейчас принимать вальдисхофских пожарных.

— Неужели ты им быстренько не скажешь хотя бы несколько слов? — запальчиво, повышенным тоном воскликнула Анна.

Он отрицательно покачал головой и быстро ушел, словно боясь, что слова сестры вызовут у него раскаяние. При этом Конрад невольно шел более небрежной походкой, чем всегда.

— Но ведь это просто невежливо, даже оскорбительно, — возмущенно крикнула ему вслед Анна.

Однако он не слушал.

Катри ждала его на углу террасной стены. Глаза ее сверкали немного враждебно, в них угадывалась неискренность. В девушке все еще говорила ревность.

— Почему это вы не пошли поздороваться с благородной городской барышней? — лицемерно упрекнула она Конрада.

«Душа человеческая — потемки», — подумал Конрад, но не подал виду. Он вполне искренне удивился этой мелочной женской уловке в устах Катри, ибо думал, что залогом искренности является, скорее, грубость. И в то же время в сердце его постоянно жило теплое чувство к ней, безоговорочное и неизменное.

— Потому что я предпочитаю разговаривать со своим добрым гением, — ответил он слегка дрогнувшим голосом, взволнованный необходимостью делать выбор.

Тогда Катри одарила его светлым дружеским взглядом.

— Спасибо, — скромно ответила она. Еще минуточку Катри задумчиво постояла перед Конрадом, то и дело испытующе и любовно поглядывая на него. Уходя, она украдкой коснулась его руки.

Едва Катри ушла, почти рядом с ним по направлению к винограднику прошла барышня со своей матерью в сопровождении Анны. И хотя он стоял к ней спиной, все-таки успел смутно увидеть ее гибкую фигуру, услышать звук ее легких шагов. Запомнились светлые, нарядные тона ее одежды, но образ был приглушенным и расплывчатым, словно минорный аккорд.

Остальную картину довершили его взволнованные воспоминания. Он не мог сдвинуться с места, боясь пошевелиться и быть увиденным ею. Лишь тогда, когда Конрад был совершенно уверен, что девушка ушла довольно далеко, он вздохнул с возвышенным ощущением отказа от чего-то такого, на что он не мог, не смел позволить себе притязать.

Наконец, когда Анна возвратилась одна, он с чувством облегчения направился к вальдисхофцам.

Они приняли его почтительно и приветливо, встав с мест, протягивая руки для приветствия и приглашая выпить вместе с ними. Некоторым Конрад