Избранные произведения - Пауль Хейзе

Но слова его не возымели никакого действия, так что в конце концов завязалась настоящая борьба между ним, стремившимся осторожно освободить свою руку, и Юкундой, пытавшейся удержать ее отчаянным усилием. Когда он наконец освободился при помощи неожиданного рывка, она оскорбленно отшатнулась и исчезла в доме. Юкунда больше не появилась, хотя из любезности он еще ненадолго задержался перед трактиром.

Конрад ушел, взволнованный и смущенный. Что-то ему не нравилось во всей этой истории. С одной стороны, он был рад, что счастливо избежал неприятно-похотливых поползновений, но, с другой стороны, ему было жаль, что он таким образом расстался с этим странным созданием с верным сердцем и лукавыми ухватками блудницы. Он почти рассорился с нею, спасся бегством. Какой бы она ни была, но она его по-своему любит. И весна, такая раздольная и чистая, вдруг показалась ему теперь трезвой, расчетливой, даже бессердечной, так что он почти сожалел о своей победе.

Подойдя к железнодорожной линии, он остановился, не зная, как быть. Потом еще раз искоса взглянул в сторону трактира, чтобы узнать, не стоит ли она вновь у двери дома.

Юкунды не было. Кроме того, ведь он дал слово вальдисхофским пожарным!

Тут он собрался с силами и с убитым видом, словно потерял какую-то ценную вещь, перескочил через пути.

По ту сторону железнодорожных путей канула в прошлое Юкунда, а возвращение в «Павлины» из будущего переместилось в настоящее.

Но из трактира Конрад все-таки возвращался с победой: он решил сказать отцу слова благодарности за то, что тот сделал так много добра матери и, наверное, сделает еще.

Он выбрал тропинку через луг, чтобы сократить дорогу, потом на пол пути замедлил шаг, стараясь прийти позднее. Пусть не думают, что он спешит, выполняя приказание.

— Здесь должна быть изгородь, — задумчиво пробормотал Конрад, заметив, что трава возле дороги вытоптана.

Наконец, несмотря на промедление, он добрался до места, почти против собственной воли.

Несколько причудливо разодетых велосипедистов, которых обслуживала Катри, перешли на лужайку под каменной стеной террасы и громко веселились, стараясь привлечь к себе внимание.

Странным, почти невероятным показалось Конраду то, что дома первой из всех он увидел именно Катри. По простоте души Конрад почему-то подумал, что она появится последней, как главная героиня в пьесе. Слегка кивнув головой велосипедистам, он направился мимо них туда, где кончалась стена. При этом, однако, он встретился глазами с отцом, который всего метрах в десяти от него смотрел вниз с парапета. Бросив сердитый косой взгляд, старик закрыл глаза, будто сова в полдень. И Конрад снова ощутил обычный враждебный удар, что-то вроде отдачи тяжелого артиллерийского орудия. Его похвальные намерения сразу исчезли. Ничего нельзя было сделать, просто невозможно.

Тогда Конрад повернулся и, нигде по пути не останавливаясь, устремился к раскидистой груше недалеко от велосипедистов. Подойдя, он кивнул Катри.

Деловито приблизившись к нему, вместо приветствия она заметила:

— Вы не дали себе достаточно погулять, господин Ребер. Он оставил без внимания ее слова.

— Катри, я вам очень обязан, — начал он торжественно и немного скованно.

— За что?

— Ну, сегодня утром, вы ведь знаете… То, что было между мной и отцом. Не делайте вид, будто вы ничего не знаете! Я имею в виду эту историю с бичом. Возможно, вы предотвратили большую беду.

— Ах, вот что! — равнодушно засмеялась Катри. — В самом деле, семейной идиллии в швейцарском вкусе у вас и в помине не было.

— Нет, правда, я просто восхищен вашим мужеством. Она снова засмеялась.

— К мужчинам нужно относиться как к кусачим псам: не показывать, что боишься их.

Конрад, однако, сохранял серьезность.

— Вы хотите преуменьшить значение своего поступка, но я с той минуты отношусь к вам, как к своему доброму гению.

— Так меня до сих пор еще никто не называл, — уклончиво пошутила Катри. Но слова Конрада ее, кажется, обрадовали.

Прибежала Хелена.

— Катри! Фрейлейн Ребер велит вам передать, что вы должны пойти в танцевальный зал. На лужайке теперь будет обслуживать Жозефина.

Оба озадаченно переглянулись.

— Почему? — почти одновременно воскликнули они, будто лошадки в одной упряжке, где одна выше другой всего на дюйм.

Хелена пожала плечами.

— Так мне велено сказать, больше я ничего не знаю. — Но в ее мечтательных глазах сверкало злорадство.

Тогда Катри и Конрад обменялись многозначительными взглядами, которые говорили: «Мне понятно, а тебе?» — «И мне тоже». «Но ей ведь не удастся разлучить нас, не так ли?» — «Напротив, теперь мы будем еще крепче держаться вместе». — И так разлучающий приказ сестры сблизил их сильнее, чем если бы они протанцевали вдвоем на всех свадьбах кантона в течение долгой зимы. После этого Катри с довольным видом отправилась в танцевальный зал.

Хелена, немного замешкавшись, будто не сразу вспомнила, что хотела сказать, поинтересовалась:

— Девушка, с которой вы сидели в привокзальном садике, ваша невеста, господин Ребер?

Но Конрад был готов к подобным вопросам.

— Кто она такая, вас не касается. А вот кто такая вы сама, я хочу вам сказать. Вы — довольно неважная кельнерша. Да, и не смотрите на меня так, вы именно таковы. Хорошую кельнершу узнают по тому, что у нее шесть глаз и четыре уха. Вон просят горчицу, а шагах в двух от нас гость подает отчаянные знаки, будто утопающий, а вы ничего не замечаете.

— Меня это не касается, — резко ответила Хелена, я обслуживаю наверху, а не здесь.

— Радуйтесь, что пока не я управляю «Павлинами», а отец. Если я стану хозяином и кельнерша заявит мне, что она обслуживает в другом месте, я ее немедленно уволю.

Хелена в замешательстве убежала.

«Это был номер первый», — отметил про себя Конрад.

Семеня, приблизилась Жозефина, дерзкая и любопытная. Глазки ее блестели шельмовским плутовством. Правда, завидев расстроенную физиономию Хелены, Жозефина поняла, что та получила отпор и, быстренько прикусив язычок, протиснулась мимо Конрада на свое рабочее место, не обронив на ходу привычных колкостей.

«Где же это запропастился номер второй?» — подумал Конрад и принялся ждать. Но ждал он напрасно, пока больше никто не отважился.

Зрелище, открывавшееся за верхним уступом каменной стены, напоминало театральную массовку. Зеленая сцена была полна народу, однако лишена движения. Море голов, в шляпах и без оных; лица бородатые и бритые, мужские и женские глазели поверх рампы. Вид был такой, будто они отрезаны и выставлены в витрине на продажу. И все они, что горожане, что деревенские, корчили важные мины, чтобы выглядеть значительными персонами. Венцом этой картины тупости мог бы стать хор