Избранные произведения - Пауль Хейзе

Словно сквозь сито, из облака пролились на больших расстояниях друг от друга десятки крупных серебряных капель. И хотя они мгновенно испарились, едва достигнув земли, все скворцы в долине встретили их ликующей симфонией. Юкунда с удовольствием огляделась вокруг:

— Скоро можно будет начинать сенокос.

— Господин Ребер, вы рискуете потерять шпоры! — назидательно заметил слуга, убиравший в трактире вместе с Нойбершей.

Он оказался прав: одной вообще не было — должно быть, ее оторвали в сутолоке крестьяне. Другая же, согнутая и более чем наполовину надорванная, вяло болталась над каблуком. Конрад наклонился, чтобы оторвать ее совсем, но Юкунда опередила его, проскользнув под столом, будто ласка. Нет, скорее будто сурок, потому что для ласки она была слишком толстой.

— Бросьте, это мое дело, — вмешалась она. — Я для того и существую на свете, чтобы обслуживать вас.

Одним рывком она оборвала шпору, но тут же разжала руку: на ладони зияла безобразная рваная рана, из которой лилась кровь. Конрад испуганно вскочил и схватил Юкунду за руку, но она со смехом увернулась.

— Пустяки, до свадьбы заживет, если кровь здоровая! — отшутилась она.

И так как Конрад все еще озабоченно смотрел на рану, Юкунда указала на стул, чтобы он снова сел. Конрад послушался, хотя и не без колебаний. После этого все снова было по-прежнему, с той лишь разницей, что Юкунда время от времени с восхищением поглядывала на пораненную руку, словно хотела воскликнуть:

— Это мне от вас подарок на память, на всю жизнь! — А так как Конрад посылал ей сочувственные взгляды, лицо ее сияло счастьем и весельем.

Бенедикт, кучер из «Павлинов», прокашлявшись, заглянул через изгородь.

— В чем опять дело? — недовольно спросил Конрад.

— Я должен вас найти и спросить, — зашептал он, — не будете ли вы столь добры уступить Лисси господину государственному советнику только на сегодняшний день в виде особой любезности. Он уже три раза спрашивал об этом по телефону. Ему уже, так сказать, пообещали, хотя, наверное, и не имели на это права.

— Когда со мной разговаривают приличным тоном, когда меня вежливо о чем-то просят, это совсем другое дело, — заявил Конрад. — Кто вас прислал?

— Ваша сестра, барышня Ребер.

— Тогда бери кобылку, она стоит в конюшне. Но государственный советник должен ехать спокойно, чтобы Лисси не вспотела.

— Я поеду сам.

— Тогда все в порядке.

Однако Бенедикт не уходил.

— Ваша сестра велела передать вам еще кое-что, — сообщил он, давясь от смеха. — Она спрашивает, так ли уж необходимо сидеть с Юкундой, чтобы все вас видели. Не лучше ли удалиться под навес?

— В этом нет необходимости, — сухо возразил Конрад, — мне и здесь приятно. У моего места то преимущество, что оно исключает любые поводы говорить о том, будто мы занимались чем-то неподобающим вдали от людских глаз. Скажи это моей сестре и передай ей мой дружеский привет. Как дела в «Павлинах»? На террасе, кажется, уже много гостей?

— Народу тьма-тьмущая! Все очень сожалеют, что вас нет. Да, чуть не забыл. Ваш отец говорил о том, что вас не убудет, если вы вернетесь домой и немного поможете за всем присмотреть. До сих пор он еще никого не съел и сегодня тоже не намерен никого съесть. Места для двоих вполне хватит.

— Он так и сказал? Отец? Вам лично? Все это звучит довольно снисходительно — я имею в виду для него.

— Честное слово, сам сказал, чтоб мне не сойти с этого места. Новенькая кельнерша — ну эта, из Берна, Катри, или как там ее, довела его до этого. Она просидела с ним минут пятнадцать, высказала в лицо все, что думает, так что мы от страха хотели спрятаться по углам. Но он все терпеливо снес, словно школьник, которого отчитывает учитель. Только тогда, когда ее упреки были чересчур уж чувствительны, время от времени он бурчал себе что-то под нос, пока наконец не дал обещания сказать о вас доброе словечко.

— Обещание не съесть меня, очевидно, и есть то самое доброе словечко?

Бенедикт рассмеялся.

— Да, ваш отец не раздает добрые слова пудами, это уж точно. Он ими едва не поперхнулся! Из него добрые слова не легче вытянуть, чем добиться денег у союза помощи беднякам.

Конрад задумчиво молчал. Ему казалось, что он очень давно не был дома, что в его отсутствие произошло множество чрезвычайно важных вещей, и он захотел обо всем узнать.

— Вы случайно не слышали, как дела у матери? Она все еще наверху, у себя в спальне?

— Ее отправили в деревню к бабушке. Без нее легче управиться с делами, а то она только понапрасну волнуется и другим мешает. На этом настояла Катри.

— Катри хорошо придумала. Если происходит что-нибудь разумное, то уж наверняка по ее совету.

Кучер одобрительно засмеялся.

— Да, она решительная. Вот бы из кого мужик вышел! Сказать вам, что она поручила мне? Конечно, мое дело маленькое, я просто передаю, что мне велят: что стриженое, что бритое — все едино. А вам она вот что велела сказать: пусть, мол, развлекается и не приходит слишком рано домой. Все идет своим чередом, как при вас, даже намного лучше. Теперь решайте сами, как вам быть. Меня это не касается, мое дело сторона. Ну, как тут у вас? Что мне передать дома? Вы придете или нет?

— Я приду, когда будет нужно, — уклончиво ответил Конрад.

— А я тогда пойду и возьму кобылку. Ладно?

— Хорошо.

«Пусть не приходит слишком рано домой! — удрученно повторил про себя Конрад, когда кучер ушел. — Да, а для нее лично важно или нет, вернусь ли я вообще и когда?» — От обиды он закусил губу.

Подняв глаза, Конрад увидел расстроенную Юкунду.

— Вы сейчас пойдете домой? — упавшим голосом пробормотала она.

Он удивился. Кто говорил о возвращении? Ему стало жаль ее.

— Нет, я еще ненадолго задержусь здесь, — утешил ее Конрад.

Однако Юкунда печально покачала головой.

— Вы сейчас пойдете домой, — уныло повторила она. — Я это чувствую. И потом уже никогда, никогда не вернетесь ко мне. Это был первый и последний раз.

— Никто не может знать заранее, в последний ли раз что-либо случается.

— Нет, такое можно предвидеть. Я знаю, что это было в первый и последний раз. Иначе вы не зашли бы ко мне по оплошности, из-за строптивости и духа противоречия — просто дома случайно произошла досадная размолвка. Я знаю, я слышала.

Потом она снова смягчилась.

— Не сердитесь на меня за то, — умоляюще попросила она, — что мне будет больно, если