Избранные произведения - Пауль Хейзе

— А теперь смотри хорошенько, чтобы сегодня не случилось ничего худого.

Шум поезда заглушил их голоса. Теперь уж они махали друг другу руками, пока были в пределах видимости. Постепенно тетушка исчезла в спешившем вдаль, терявшем свои очертания вагоне, оставив после себя приветный, слабый свет, словно далекая, но знакомая звезда.

Терпеливо пережидать, пока другой поезд неспешно проползет мимо станции, — нет, на такое Конрад не был способен. Он удалился от путей, чтобы как-то убить время в движении.

Оказавшись вдруг возле садика при трактире, Конрад сразу заметил не только розовые цветы каштанов над коричневой изгородью из туи, но и большеглазую Юкунду, молодую особу, из-за которой многие обходили стороной станционный трактир, в том числе и Конрад. Но сегодня в нем взыграл дух противоречия: хотелось делать именно то, что раньше казалось запретным.

Итак, он свернул к трактиру с совершенно определенным намерением: сразу же заткнуть рот любому, кто позднее вздумает попрекнуть его этим визитом. Конрад соскочил с лошади и передал ее работнику, поспешившему навстречу с неуклюжей услужливостью.

— Отведите кобылу в конюшню, — приказал он. — И чтобы ее не выдавали никому другому, кто бы он ни был. Понятно?

Нойберша, ухмыляясь, пришлепала навстречу посетителю. Поздоровавшись, она выразила бурную радость и завела долгую речь о неожиданной чести, оказанной ей.

— И так далее, тра-ля-ля! — перебил ее Конрад.

— Юкунда! — радостно гаркнула Нойберша. — Юкунда! А ну-ка угадай, кто нам оказывает честь? То-то Юкунда выпучит глаза от удивления! Если бы вы только знали, как она тайком глядит вам вслед, когда вы проезжаете мимо верхом на лошади! Глупая обезьянка — разве она вам ровня? Вы — гордый хозяйский сын из «Павлинов», а кто она? Всеми презираемая Юкунда с вокзала! Юкунда! Юкунда! Куда твои уши подевались?! — Меж тем Нойберша взяла на руки мальчика, цеплявшегося за фартук. — Видишь, это тот самый красивый господин, который перепрыгнул на лошадке через шлагбаум. Погляди на него хорошенько! Кто знает, когда он снова осчастливит нас своим присутствием!

— Малыша тоже зовут Конрадом, как и вас, — добавила она в ответ на его поклон.

— Симпатичный мальчуган, — снисходительно соблаговолил ответить Конрад. — Какие у него великолепные бархатные глаза! Чей он? Мальчик, кажется, немного похож на Юкунду.

Хозяйка скорчила шельмовскую мину — смущенную, хитрую и насмешливую.

— К сожалению, чересчур похож на нее, — со смехом выпалила она.

А тем временем сама Юкунда, неспешно, мягко и тяжело ступая, приблизилась с видом вышколенной кельнерши. Однако едва она узнала сына хозяина «Павлинов», как сразу же остановилась на месте с раскрытым ртом. По щекам ее скатились две больших слезы.

— Веди же себя прилично, глупая курица! — отругала ее Нойберша. — Поздоровайся с господином Ребером, отведи его в садик и покажи место.

Теперь Юкунда засияла улыбкой во всю ширину своего добродушного лица. Идя впереди, она вела его, то и дело оглядываясь, чтобы еще раз убедиться, что он в самом деле собственной персоной следует за ней. А так как по лицу ее поминутно катились слезы, она, смеясь, проводила рукой по губам и носу:

— Простите, пожалуйста, господин Ребер, я ужасно глупое создание. Где вы хотите посидеть — в домике или в беседке? Или, может быть, вон там в уголке, под каштаном? — И при этом Юкунда, хлопая в ладоши, прогоняла курицу, разгуливавшую по столу.

Конрад выбрал место на вольном воздухе, в середине садика, там, куда еще доставала тень от каштана и где в то же время можно было видеть «Павлины», глядевшие вниз с холма, словно крепость с земляного вала.

— Вам подать красного или белого? — блаженно-счастливым голосом спросила Юкунда. — Наверное, красного.

А так как Конрад равнодушно кивнул, она тотчас же поспешила выполнить заказ.

Прочие посетители, которых было человек семь или восемь, со скучающим видом сидели в садике. Приходили и новые — кто через садовую калитку, а кто через входную дверь. Пути были свободны. Должно быть, как раз отправился второй поезд. Со станции густой толпой, будто муравьи, ползли на холм горожане и деревенские жители в направлении «Павлинов». Наверное, они только что сошли с обоих поездов. Большинство направлялось налево к вишневой аллее, другие шли прямо через луг, по тропинке, и лишь некоторые — направо, по грунтовой дороге вдоль виноградника. Среди гостей были и музыканты, несшие под мышкой инструменты, заботливо вложенные в зеленые матерчатые футляры.

И в самом деле нельзя было придумать лучшего наблюдательного пункта за «Павлинами». Усадьба лежала перед Конрадом, словно на ладони, величественно возвышаясь на самом высоком холме, красуясь своим импозантным размахом вширь: слева гостиница, посредине каменная терраса с выстроившимися в ряд шаровидно подстриженными деревцами акации, на которых в это время года еще было мало листьев. За террасой находился танцевальный зал и, наконец, справа, там, где кончалась стена террасы, виднелись деревянный сарай и кегельбан. А воздушное пространство между строениями принадлежало ласточкам. Они взмывали ввысь и падали, будто камешки. Высоко в небе плавали легкие перистые облака.

Но все это Конрад увидел лишь мимолетно, просто потому, что не мог не увидеть. Взгляд его искал там, наверху, нечто другое, кого-то, чьей ненависти он жаждал. А поскольку Конрад не мог увидеть его глазами — расстояние было слишком велико, он настиг его мыслями.

Стало быть, отец, этот изверг, действительно хотел ударить его по голове рукояткой бича!

При мысли об этом он так резко оттолкнул кулаком стол, что тот зашатался. Устыдившись, Конрад поставил стол на место. Нет, урезонивал себя Конрад, несмотря ни на что он не поднял бы руку на отца — настолько он был еще уверен в себе! Хотя как знать — в гневе, обороняясь, если бы обида горела в душе и болела рана… И за что? Ради Бога, за что? Что я преступил? Пусть придет хоть один-единственный человек и скажет, что такого я сделал!

Глаза налились кровью, пальцы судорожно напряглись, когда он соколиным взором оглядывал гостиницу. Какое-то время Конрад с отсутствующим видом раздумывал, нахмурив брови.

— Убийца! — невольно вырвалось у него сквозь зубы. И, будто опьяненный кровавым звучанием слова, он повторял его вновь и вновь. Сначала после долгих, потом после более коротких пауз. Наконец, произнеся его в шестой раз, Конрад почувствовал, что мысли свободны, оковы пали. Теперь он бездумно, словно кинжалом, горячим желанием сталкивал отца в яму. После этого Конрад облегченно вздохнул. Какое спасение! Больше не будет ни ссоры, ни досады. Он станет господином в доме, на подворье и в поле, уважаемым и почитаемым человеком. Его будут