Избранные произведения - Пауль Хейзе

Подошла Анна.

— Бенедикт требует ключ от конюшни, — равнодушным голосом сказала она, протягивая руку. Получив ключ, Анна заметила мимоходом: — Постарайтесь все-таки не оставаться так долго наедине, это может броситься в глаза.

— Ну и что? — спросил Конрад. — А если Катри ничего не имеет против?

— Я-то? — Катри презрительно засмеялась. — Если я не делаю ничего дурного, меня это мало трогает. Еще меньше меня заботит, что скажут люди.

— Ах так? — ехидно спросила Анна. — Вы уже настолько поладили друг с другом? В таком случае я, конечно, не осмелюсь вмешиваться. — И она покинула собеседников с такой миной, словно ей нанесли обиду.

Конрад попытался продолжить разговор.

— Надеюсь, вы не приняли все это близко к сердцу? Ну, например, издевки тетушки?

Катри засмеялась.

— С какой стати? Подобные слова не проникают мне даже под кожу, не говоря уж о сердце. О Господи! Дома мне пришлось проглотить немало обид от отца. И вообще боль причиняют нам только родные люди. Целая столовая ложка яду от чужих людей жжет гораздо меньше, чем капля от родных, домашних. Вот почему я однажды поднялась, собралась и убралась из дома. И с тех пор мне хорошо, несмотря на то, что путь мой отнюдь не устлан розами, особенно если приходится самой зарабатывать деньги. А ведь дома, в деревне, я считалась богатой, была первой среди всех, дочкой президента.

Всю эту тираду она произнесла скорее для себя, вглядываясь в свою душу, но Конрад так проникся сочувствием, что благоговейно молчал и после того, как девушка умолкла. За это она, со своей стороны, тоже высказала некоторое сочувствие, и впервые голос ее звучал не холодно и безучастно, а почти приветливо:

— Вам надо бы на какое-то время уехать из дома, господин Ребер, — великодушно посоветовала она. — Пусть хотя бы на денек или на полдня. Для молодого человека противоестественно торчать дома, это отравляет кровь, а потому вы так раздражительны и несдержанны. Шляпу на голову, трость в руку — и прочь отсюда, на чистый весенний воздух.

Конрад жадно всматривался в даль.

— А что, если отправиться с союзом офицеров на Хохбург поездом, который идет в два двадцать? — вырвалось у него с глубоким вздохом. Он извлек из кармана часы и долго в задумчивости смотрел на циферблат.

— Да, можно! Или хотя бы на часок в любую соседнюю деревню. Просто чтобы увидеть новые лица и набраться свежих впечатлений.

И снова он тоскливо взглянул на круглый циферблат, потом опустил голову и спрятал часы в карман.

— Я не могу, не смею, — убитым голосом пробормотал Конрад, — а сегодня тем более.

— Но почему?

Он рассердился.

— Почему? Вообще-то вы догадливы! Почему не могу? Да потому, что сегодня воскресенье, потому что после обеда дом будет полон гостей, а вечером будут танцы, короче, потому что не могу. Неужели вы думаете, мы просто так позвали на полдюжины больше кельнерш против обычного?

— Тогда, наверное, будет лучше, если вы станете ругаться с отцом, матерью, теткой и еще бог весть с кем? Сегодня в «Павлинах» неладно. Уж поверьте мне, господин Ребер, я разбираюсь в такого рода знаках, я изучила их с детства.

— Неужели вы суеверны? — съехидничал он.

Ответ не заставил себя ждать.

— Я этого не знаю, — твердо произнесла Катри. — Впрочем, каждый человек в той или иной степени суеверен, если видел вблизи красные петушиные перья смерти или черную пасть несчастья. Как вы думаете, будешь суеверной или нет, если утром видишь, как родной брат уходит в лес здоровым и бодрым, а в обед его приносят на носилках? И ты вспоминаешь, что, уходя, он воскликнул: «Катри, таким счастливым, как сегодня, я еще не был в жизни. Мне кажется, я на небесах». А отец крикнул ему вдогонку: «Чтобы ты мне до одиннадцати часов вернулся домой, стервец, или можешь вообще не возвращаться». — Ну, как думаете, будешь после этого суеверной или нет? И в самом деле, бедный Баши вернулся домой до одиннадцати часов, точнее, ровно без четырех минут одиннадцать, но мертвым. Да, так возвратимся к нашему разговору: суеверная я или нет, можете толковать, как вам угодно, однако сегодня в «Павлинах» неладно, надвигается гроза, в воздухе пахнет войной.

— Ну, что касается этого, — горько заметил Конрад, — война у нас постоянно носится в воздухе.

— Что да, то да, — ответила Катри. — Но я имею в виду не только это. Кажется, будто на вас лежит заклятье, будто навели порчу. Каждый из вас говорит не то, что хотел бы сказать, никто не желает причинить зла другому, но все запускают друг другу острые когти в сердце. А это ведь доказывает, что на крыше сидит дьявол или нечто подобное. Разве не так?

Сначала на губах у Конрада блуждала улыбка, потом он посерьезнел и на душе у него стало тяжело. Долгое время он в задумчивости смотрел себе под ноги, ковыряя гравий носком ботинка.

— Но что же делать? — глухо спросил он, не поднимая головы.

— Идти прочь! — ответила Катри. — Выйти из этого дьявольского круга!

Он поднял на нее глаза:

— А вы пошли бы со мной?

— Господин Ребер, вы сказали глупость, — сердито крикнула Катри и убежала.

Несколько раз во время этого разговора Конраду пришлось отступать в сторону, чтобы его не толкнули столами, которые прислуга, весело и беспечно балагуря, выносила из танцевального зала.

— Семерых пропустить, войдет полчеловека! — со смешками покрикивали работники, и все должны были уступать им дорогу. Сначала Конрад не сердился на эти дерзости, потому что беседа целиком поглощала его внимание, но потом они стали задевать его. А когда он к тому же заметил, что швейцар бросает в Бригитту мелким гравием, то решил проучить бездельника.

— Швейцар! — резким голосом приказал Конрад, — отнесите вот этот стул в столовую. — Не услышав ответа и не увидев выполнения приказа, Конрад спросил более строго: — Вы меня поняли или нет?

— Это наверняка не к спеху, — огрызнулся швейцар, снова набрав с земли полную горсть камешков.

Тут Конрад обрушился на него, словно смерч.

— Если я что-нибудь приказываю, это всегда срочно, — заявил он. И тут же с силой, будто тисками, схватил швейцара за мочку уха и нещадно потащил к стулу, так что у бедняги свалилась с головы щегольская фуражка. — Ну что, научить тебя, как надо поспешать? Как думаешь, сумею?

Теперь швейцар с брюзжанием послушался. Но выйдя за дверь, он отшвырнул от себя стул, начал бурчать и, перед тем как исчезнуть, скорчил за спиной хозяина мстительную гримасу.

— Так и надо! — крикнула Катри, довольно хлопая в ладоши, —