Избранные произведения - Пауль Хейзе

здесь нельзя было больше оставаться. И какая нечистая сила толкнула его на то, чтобы добровольно отправиться в этот притон?

Конрад поискал глазами шляпу. Господи, она была помята и сплющена, вся в пыли.

— Подать щетку! — надменно приказал он.

Юкунда озадаченно взглянула на него, испуганно шмыгнула в дом и принесла щетку.

Он чистил шляпу и одежду, а она даже не отваживалась взять на себя этот труд — такое у него было строгое выражение лица. Наконец она пролепетала покорно-униженным голосом:

— О, не сердитесь все-таки, господин Ребер! Пожалуйста, не сердитесь. Тысячу раз прошу у вас прощения. И почему вы выбрали именно воскресенье? Ведь на неделе много дней, о Господи! Мы могли бы часами сидеть вместе, и никто бы нам не помешал. И что мне только сделать, чтобы вы не гневались?

— Сколько я должен? — холодно спросил он, собираясь подняться и уйти.

Тут Юкунда бросилась к Конраду и удержала его.

— Нет, нет, нет, — запричитала она, в отчаянии ухватившись за него. — Нет, так сразу вы не уйдете. Теперь, когда мы наконец остались наедине, теперь, когда я впервые в жизни с вами…

В голосе, в глазах ее было так много подлинной сердечной тоски, что он смягчился. В конце концов домой он придет все равно достаточно рано для всего того приятного, что ждало его там.

Итак, он снова сел за стол.

В добрых глазах Юкунды зажглись две звездочки благодарности. Она уселась рядом с ним, но все-таки недоверчиво положила ему ладонь на руку, будто опасаясь, что он может незаметно ускользнуть от нее, словно случайно приблудившаяся охотничья собака, которая еще недостаточно прижилась. И чтобы отогнать его мысли об уходе, она обрушила на него сначала заранее припасенные прибаутки, потом постепенно, когда поняла, что он не держит на уме дурного, настоящий поток болтовни.

— А погодка сегодня замечательная, — бросила Юкунда свой пробный шар. — И хороша для роста растений. Трава стоит такая высокая и сочная, как редко бывает в мае. И для урожая вишен в последнюю неделю погода тоже была подходящая — если только дождь все не испортит. Посмотрите-ка, сколько народу, прямо целые толпы идут в «Павлины»! Да, вы богаты, вы счастливы, вам улыбается жизнь. Как случилось, что вы в такой день не дома? Может, опять вышла небольшая размолвка с отцом? Не могу себе представить, как у кого-то хватает духу злиться на вас. Ну, мне это на пользу. Я не смела даже надеяться, что вы, такой гордый господин, когда-нибудь придете к нам, таким маленьким людям. — Но вдруг глаза ее омрачились, она посмотрела на него с упреком, словно он что-то отнял у нее. — Та бернская девушка, которая сегодня приехала к вам помогать, наверное, подруга вашей сестры? Она красивая, это правда, даже очень красивая. В здешних местах больше нет таких красавиц, кроме, быть может, вашей сестры. И одета она великолепно. Что, она богата? А если богата, то почему служит? Говорят, летом она обычно работает буфетчицей на водном курорте. Я могу это понять. Конечно, такая райская птица привлекает всех мужчин. Это значит, что она позволяет за собой ухаживать самому хозяину. Еще бы, он уже два года как овдовел! Но за него она, наверное, все-таки не пойдет замуж! Он получил много отказов, несмотря на свое состояние. Тьфу, мерзость! Впрочем, какой бы она ни была красивой, будь я мужчиной и имей возможность выбирать, я остановилась бы на вашей сестре, потому что считаю ее еще красивее. В конце концов не все зависит от правильности черт лица, но в какой-то мере и от его выражения, как говорят у нас дома. У Анны есть что-то такое милое в глазах, в губах. Всякий раз, когда я ее вижу, я думаю о вас. Ну, недаром же она ваша сестра.

Юкунда потупилась и умолкла. Немного погодя с легким вздохом заговорила опять.

— Мне понятно, почему вы хотите жениться только на честной девушке. И можете быть уверены — вам ни одна не откажет. Ведь любая не прочь поселиться в «Павлинах», в княжеских хоромах!

Она обиженно отвернулась от него и, скрестив руки, мрачно глядела себе под ноги. Но потом опять приветливо взглянула на Конрада.

— Впрочем, я хочу поблагодарить вас за то, что вы вообще зашли к нам. Если бы вы знали, как мне это приятно, как приятно. А вы не стыдитесь средь бела дня сидеть рядом с Юкундой вот так, на глазах у всех?

Конрад покраснел. В самом деде, они сидели, будто на витрине. Правда, он не боялся людской молвы. Немного подумав, он еще чуть ближе придвинулся к ней. И тогда Юкунда засияла, будто летнее утро.

— Как это радует меня, — еле слышно прошептала она, — радует до глубины души, что вы меня не стыдитесь. — И всякий, кто проходил мимо, оживлял ее взгляд.

После этого она ничего больше не сказала, а оперлась локтями о стол, положила голову на руки и неотрывно смотрела ему в лицо, чтобы вполне насладиться его присутствием.

И он тоже перестал чувствовать себя неловко. Руки и ноги, еще немного тяжелые от выпитого вина, отказывались повиноваться, воля уснула, но бесхитростное создание рядом с ним, преданное сердце которого теплыми волнами, будто лучами мартовского солнца, изливало свою любовь, несмотря ни на что, было ему приятно, даже очень. Боже мой! Домашние, отец и мать, видели его другим. И чтобы окончательно расстаться со своей первоначальной сухостью, он великодушно протянул ей руку.

Жадно схватив руку, Юкунда то и дело прижимала ее к своим щекам в блаженстве от того, что может к нему прикоснуться, словно собака, которая любит тереться о своего хозяина.

И так они молча сидели, довольные, забыв обо всем на свете, оживая душой. Она — наслаждаясь созерцанием его, он — вспоминая образ Катри, который, несмотря на присутствие Юкунды, спокойно и ясно сиял в его памяти.

Природа делала свое дело, утихомиривая беспокойство и укрощая нервозность. Умение весны блистать, не ослепляя, особенно проявилось после продолжительных дождей. Везде ощущалось то неброское майское изобилие, которое в тени и на солнцепеке благоухает по-разному, обретая все большую пряность. Высоко в небе парило белоснежное облако. Проплывая мимо солнца, оно увлекло его с собой, словно островок, потому что заслонило яркий солнечный диск, оставив только по краям сверкающий венец лучей. Конрад и Юкунда сидели под ним, словно под балдахином или люстрой, свет которой был приглушен газовой вуалью, — короче говоря, под чем-то большим, высоким и приятным, что их объединяло и благословляло. Солнце наверняка