Русская басня - Николай Леонидович Степанов

лицемеры:

          Я знаю многие примеры.

Сказать ли сказку вам про черного Кота,

          Который уж в преклонные лета

          В молоденькую Мышь влюбился

          И чуть-чуть жизни не лишился?

          Кот этот был злодей;

В анбарах, в погребах его все трепетали,

И усачом его, Арабом называли;

Жестокосердием превосходил судей

          В республиках во время бунта;

Хотя говядины ел каждый день полфунта,

Но все мышей, и крыс, и воробьев ловил.

          Ловил — да и давил.

Однажды Мышку он увидел молодую,

             Такую

Прелестную, какой ни разу не видал —

          Увидел, изумился,

          Глазами засверкал

        И по уши в нее влюбился

        На старости мой черный Кот:

Подвластны все любви — и человек и скот.

Хотел Кот броситься пред Мышкой на колени;

Но та бегом, бегом из комнаты да в сени,

          И в норку — юрк.

          Простерся Кот перед норою,

          Лежит гора горою.

«Виновница моих смертельных мук!—

          Он Мышке говорит, вздыхая

          И лапу в нору запуская,—

Люблю, люблю тебя, дай на себя взглянуть;

Я честный кот, все кошки это скажут,

          И боги пусть меня накажут,

          Коль я хочу...» — «Я не хочу!—

Из норки Мышь кричит Арабу-усачу.—

            Ну не хочу и не хочу!»

Поджавши хвост, повеся вниз головку,

              Пошел Кот бедный прочь;

Опять пришел назад, провел у норки ночь;

Не только говорил — и плакал, но плутовку

          Никак не мог он убедить,

          Чтоб вышла, показала глазки —

Напрасно было все: как слезы, так и ласки.

Решился наконец ее он подарить

          И говорит: «Послушай,

Вот, милая, тебе ветчинный свежий жир,

          Голландский лучший сыр,

Конфеты... я уйду; ты без меня покушай...»

Сказал, дары свои у норки положил.

             Вздохнул и скрылся.

Назавтра Кот опять с гостинцами явился,

И с месяц каждый день к жестокой он ходил.

          Чего он ей ни говорил!

          Чего, чего ни приносил!

Но тщетно все — любить его Мышь не хотела,

          Или хотела, да не смела.

                    А Кот

             Совсем уж стал не тот:

          Разбоем он не занимался;

По крышам, чердакам, анбарам не таскался,

          Мышей и крыс не ел;

          Ужасно похудел,

Чуть ноги волочил и так, как тень, шатался.

К возлюбленной его дошла о том молва,

          Неопытная удивилась;

          От жалости едва-едва

             Она не прослезилась!

Но на свидание с зубастым не решилась,

Хотя и слышала, что скоро он умрет.

Вот наконец приходит к норке Кот.

Чуть дышит! В чем душа! Совсем доска доскою!

«В последний раз тебя, мой свет, я беспокою,—

          Так говорит губитель прежний крыс,—

             Ты на меня не осердись:

Грешно и на врагов пред смертью их сердиться,

          Пришел с тобою я проститься.

Что делать, если я любимым быть не мог!

По крайней мере, я умру теперь у ног

Твоих... прости!..» С сим словом протянулся...

Лежит час, два — не смеет и дохнуть.

Вот Мышке вздумалось на мертвеца взглянуть,—

Из норки выползла... поближе — Кот очнулся,

          Как тигр, на бедную прыгнул,

             Когтями так ее давнул,

Что только пискнула, и поминай как звали![24]

            С отчаянья, с печали

            Не знал, что делать, Кот;

          Вот Мышку в зубы он берет,

          Потом перед себя кладет...

Глядит, как Сибарит на статую Венеры.

                   Глядел, глядел,

                   Да всю и съел,—

Опять стал есть мышей, опять он растолстел!

Всего противней мне Тартюфы-лицемеры!

          О, как бы я был рад,

Когда бы поскорей они попали в ад!

КУПЕЦ МОШНИН

     В Калуге был купец Мошнин,

     Нет, именитый гражданин.

Торговлю отправлял он многие уж годы,

Не знал, что есть наклад, а только богател.

         Чего он не имел?

Суконны фабрики, чугунные заводы,

С которых получал великие доходы;

Деревни сыновьям с чинами покупал,

И всякий перед ним поклоны в пояс клал.

Все деньги у него, как в банке, занимали.

Однако же они в долгах не пропадали;

Прикащики его отнюдь не воровали;

         Возьмет ли откуп иль подряд,

         Наверное найдет тут клад!

         За то его и называли

                В Калуге колдуном.

Жил очень хорошо, как чаша, полон дом!

Держал открытый стол, давал пиры и балы;

Обедать ездили к нему и генералы.

Приятель Мошнину купец был Бородин.

Вот как-то, подгуляв, один с ним на один

         Тот искренне ему признался,

Что счастию его в торговле удивлялся.

         Мошнин расхохотался

И наконец сказал: «Послушай, брат Семен,

     Всегда тот счастлив, кто умен.

     Знай, я, не испытавши броду,

         Не суюсь в воду:

Есть разум у меня, и оттого богат;

Убытков не несу, зато я осторожен!»

     Лет через шесть попал наш умник в магистрат—

Не в члены, а в тюрьму! За что ж? был много должен;

Остался только лишь на нем кафтан один,

И он почти мирским питался подаяньем.

В то время с ярманки приехал Бородин;

         Идет к нему и с состраданьем,

С слезами говорит: «Что сделалось с тобой!»

«Судьба!» — тот отвечал. А вот какой