Русская басня - Николай Леонидович Степанов

    Умру, ведь не возьму с собою;

    Они вон там лежат, у дров;

    Поди же, принеси их обе

          И старика утешь,

    Который скоро будет в гробе...

Да только сам, смотри, дорогою не ешь».

Как из лука стрела, Соколка мой пустился,

          В минуту воротился

    И кости в целости принес.

    Султанка тронут был до слез.

Ну нюхать кости он,— глодать уже не может;

    Понюхал и промолвил так:

«Когда умру, пускай мой внучек это сгложет...

Однако же теперь не тронь ты их никак.

Кто знает? Может быть, опять здоров я буду.

Коль веку бог продлит, тебя не позабуду:

          Вот эту кость отдам тебе,

          Большую же возьму себе.

          Постой, что мне на ум приходит:

Есть славный у меня еще кусок один;

Я спрятал там его, куда никто не ходит.

Сказать ли? Нет, боюсь! ты съешь, собачий сын!

Ох, жаль!..» И с словом сим Султанка умирает.

На что сокровища скупой весь век сбирает?

          Ни для себя, ни для других!

          Несносна жизнь и смерть скупых.

КОШКА, ПРЕВРАЩЕННАЯ В ЖЕНЩИНУ

     Был в старину такой дурак,

     Что в Кошку по уши влюбился,

     Не мог он жить без ней никак:

     С ней вместе ночью спать ложился,

     С одной тарелки с нею ел

И наконец на ней жениться захотел.

Он стал Юпитеру молиться с теплой верой,

Чтоб Кошку для него в девицу превратил.

Юпитер внял мольбе и чудо сотворил:

Девицу красную из Машки-кошки серой!

Чудак от радости чуть не сошел с ума,

Ласкает милую, целует, обнимает,

          Как куклу наряжает.

          Без памяти невеста и сама!

Охотно руку дать и сердце обещает:

Жених не стар, пригож, богат еще притом.

     Какая разница с Котом!

Скорей к венцу; и вот они уж обвенчались;

Все гости разошлись, они одни остались.

     Супруг супругу раздевал,

То пальчики у ней, то шейку целовал;

Она сама его, краснея, целовала,

     Вдруг вырвалась и побежала.

Куда же? — Под кровать: увидела там мышь.

Природной склонности ничем не истребишь.

СОВЕТ МЫШЕЙ

В мучном анбаре Кот такой удалый был,

               Что менее недели

         Мышей до сотни задавил;

         Десяток или два кой-как уж уцелели

               И спрятались в норах.

               Что делать? Выйти — страх;

         Не выходить? — так смерти ждать голодной!

На лаврах отдыхал Кот сытый и дородный.

Однажды вечером на кровлю он ушел,

Где милая ему назначила свиданье.

         Слух до мышей о том дошел,—

Повыбрались из нор, открыли заседанье

               И стали рассуждать,

Какие меры им против Кота принять.

Одна Мышь умная, которая живала

         С учеными на чердаках

         И много книг переглодала,

         Совет дала в таких словах:

«Сестрицы! Отвратить грозящее нам бедство

               Я нахожу одно лишь средство,

Простое самое. Оно в том состоит,

         Чтоб нашему злодею,

               Когда он спит,

     Гремушку привязать на шею,

Далеко ль, близко ль Кот, всегда мы будем знать,

И не удастся нас врасплох ему поймать».

         «Прекрасно! Ах! Прекрасно! —

         Вскричали все единогласно.—

         Зачем откладывать, как можно поскорей

         Коту гремушку мы привяжем!

         Уж то-то мы себя докажем!

Ай, славно! Не видать ему теперь мышей

    Так точно, как своих ушей!»

«Все очень хорошо; привязывать кто ж станет?»

         «Ну, ты».— «Благодарю!»

         «Так ты».— «Я посмотрю,

         Как духа у тебя достанет!»

«Однако ж надобно».— «Что долго толковать?

               Кто сделал предложенье,

               Тому и исполнять.

Ну, умница, свое нам покажи уменье».

И умница равно за это не взялась.

И для чего ж бы так?.. Да лапка затряслась!

               Куда как, право, чудно!

         Мы мастера учить других;

А если дело вдруг дойдет до нас самих,

               То исполнять нам очень трудно!

КУКУШКА

«Послушайте меня, я, право, не совру,—

          Кукушка говорила птицам,

          Чижам, щеглятам и синицам,—

Была я далеко, в большом, густом бору;

Там слышала, чего доселе не слыхала,

          Как Соловей поет.

Уж не по-нашему. Я хорошо певала,

    Да все не то! Так сердце и замрет

От радости, когда во весь он голос свистнет,

А там защелкает иль тихо пустит трель;

    Забудешься совсем, и голова повиснет.

          Ну что против него свирель!

          Дивилась, право, я дивилась...

          Однако же не потаю:

По-соловьиному и я петь научилась.

          Для вас, извольте, пропою

          Точнехонько как он,— хотите?»

«Пропой, послушаем».— «Чур, не шуметь, молчите!

          Вот выше сяду на суку.

   Ну, слушайте ж теперь: куку, куку, куку!»

Кукушка хвастуна на память мне приводит,

Который классиков-поэтов переводит.

ЛЕБЕДЬ, ГУСЬ, УТКА И ЖУРАВЛЬ

         Две птицы плавали в пруде:

         Красивый Лебедь, чистый, белый,

Да серый Гусь дрянной. Гляделся месяц светлый

         В прозрачной зеркальной воде;

Лучи его в струях играли серебристых;

Зефир чуть колебал листы дерев ветвистых,

И Лебедь начал гимн вечерний богу петь.

         Гусь этого не мог стерпеть,

    Вскричал: «Га! га!» и, вытянувши шею,

         Шипел, подобно змею.

         Где Утка ни возьмися тут

И говорит: «Куда как хорошо поют!