Г. М. Пулэм, эсквайр - Джон Марквэнд

— Перестань твердить, что от вина, — тут во всем виноваты крабы.

— А ты перестань твердить, что надо беспокоиться о Биле. Биль чувствует себя превосходно. Сейчас я возьму его на пляж, потом мы будем завтракать у Сатерландов, а затем поедем кататься на яхте.

— Биль не любит кататься на яхте.

— Да? А мне он сказал, что хочет покататься на яхте.

— Не заставляй его делать то, — что ему не хочется. Он что-нибудь говорил тебе о Элизе?

— Да, и довольно много. Ему, видимо, хочется с кем-то отвести душу.

— Ну, и что же у них произошло?

— Между ними все кончено. Они подписали соглашение, и на следующей неделе она едет в Рено. Позднее я тебе все расскажу. Не забудь, что внизу ждет Биль. Мы отправляемся на пляж.

Я снова откинулся на подушки и стал наблюдать, как легкий ветерок развевает зеленые занавеси. Трудно помочь человеку, когда дело дошло до развода, но я понимал, что в такое время он особенно нуждается в друзьях. Я попытался представить, как чувствовал бы себя, если бы мы с Кэй когда-нибудь решили разойтись. Продолжая размышлять, я наблюдал, как быстро двигается по комнате Кэй, как она достает из верхнего ящика своего столика пудреницу, как в последний раз проводит щеткой по волосам и снимает с вешалки из гардероба свое легкое спортивное пальто.

— Тебе ничего не надо? — спросила она.

— Нет.

Кэй ушла, и я остался наедине с «Воспитанием Генри Адамса». Я читал о пребывании мистера Адамса в Вашингтоне, когда появился Джордж. Он открыл дверь и украдкой заглянул в комнату.

— Черт возьми! Ну и видик же у тебя, — заявил он.

— Что тебе нужно?

Джордж сунул руки в карманы и стал балансировать на одной ноге.

— Перестань! — приказал я. — У меня от этого кружится голова. Что тебе нужно?

— Могу я позаимствовать галстучек? — спросил Джордж. — Один из твоих шикарных.

Не знаю почему, но у меня появилось такое ощущение, будто я уже мертв и Джордж собирается рыться в моих вещах.

— У тебя своих галстуков нет, что ли? Зачем тебе понадобился мой?

— Хочу сегодня шикарно выглядеть. У меня свидание.

— Если у тебя свидание с этой девицей Гудвин, можешь надеть и свой.

— Послушай, босс, ты же сам хочешь, чтобы твой сын всегда был одет, как полагается. Не жадничай.

— Бери галстук и убирайся. — Мне совсем не хотелось спорить.

— А знаешь, я бы не возражал, если бы у тебя было несколько таких галстуков, как у дяди Биля.

— Я не работаю в рекламной фирме.

— Он знает всех, кто выступает по радио. Понимаешь, он знает Бергена[34].

— Кто такой Берген?

— Берген? Уж не хочешь ли ты сказать, что не знаешь «Часа Чарли Маккарти»? Было бы классно, если бы мы поддерживали знакомство с такими же интересными людьми, как дядя Биль.

— Было бы классно, если бы ты научился правильно говорить. Может быть, не так уж они интересны. Почему чревовещатель Берген должен быть интересным? Работа дяди Биля состоит в том, чтобы устраивать рекламные радиопередачи.

— Мне бы хотелось, чтобы и ты занимался чем-нибудь вроде этого. Он знаком с Драгонеттой и обедает с ней в ресторанах. И он знает Руди Вэлли[35]. Это куда интереснее, чем твоя работа.

— А я и знать не хочу Руди Вэлли.

— Тебе следует чаще бывать среди людей, как дядя Биль. Ты не понимаешь мое поколение.

— Ни Руди Вэлли, ни Берген не представляют твое поколение.

— Возможно. Но оба они являются истолкователями вкусов моего поколения.

— К дьяволу твое поколение!

— Ты, наверное, чувствуешь себя совсем больным, а, босс? — спросил Джордж. — Ну, мне пора. Не включить ли радио? Может, хочешь послушать новости?

Сидя в постели, я выпрямился. Со своим недомоганием я едва не забыл, что происходит на белом свете, а теперь у меня в голове все перемешалось с Чарли Маккарти и поколением Джорджа. Так же, как и двадцать лет назад, снова начиналась война. И снова шли все те же бессмысленные разговоры.

— Бери галстук, Джордж, и уходи. Постарайся не испачкать его мороженым.

— Немцы вступают в Польшу, — сообщил Джордж.

— Возможно. Иди, Джордж. Желаю тебе хорошо провести время. Извини, что я рассердился.

С Джорджем у нас всегда так получалось. Я давно хотел серьезно поговорить с ним, но один из нас всегда куда-нибудь спешил. Если бы я сказал Джорджу, что думаю о войне или о девушке Гудвин, он не стал бы и слушать меня. Я не мог бы, если бы и пытался, объяснить ему, почему сообщения о войне заставляли меня чувствовать себя беспомощным и опустошенным. Если война затянется года на четыре, что вполне возможно, Джордж еще сможет участвовать в ней.

Меня раздражали терпеливость и снисходительность, с которыми он относился ко мне, и я силился вспомнить, не так ли и я относился к моему отцу. Конечно, я не стал бы занимать у него галстуки, конечно, я не разговаривал бы так фамильярно, но, должно быть, чувствовал себя с ним так же, как Джордж со мной. Я проявлял к нему такую же подчеркнутую терпимость, уверенный, что он не понимает меня, что он старомоден и полон смешных предрассудков. Все повторялось: другая война, другой подросток. Я закрыл глаза и почувствовал, что в желудке и в голове у меня пусто. Я спросил себя, не так ли вот рассуждал и отец и не одинаково ли мыслят люди, достигающие определенного возраста. Но отец жил обеспеченной, устоявшейся жизнью. Он не дожил до паники 1929 года и до депрессии. Он не дожил до того дня, когда фирма «Смит и Уилдинг» превратилась почти в ничто, как и многие другие старые банки. Он не видел, что старый Притчард сделал с нашим наследством. А я пережил все это, продолжал переживать, и, если мои предположения сбудутся, нам предстояло пережить еще более плохие времена. Я лежал и, как иногда это бывает по ночам, пытался обобщить разрозненные факты. Результатом новой войны, будем или нет мы в ней участвовать, явится инфляция. Не хватит никаких налогов, чтобы покрыть государственный долг. Все началось, когда я был почти в таком же возрасте, как Джордж, и продолжается до сих пор. И Берген и Драгонетта были только ничтожными выразителями новых странных человеческих представлений и склонностей.

Поразительно, как много всяких неприятных мыслей может прийти в голову, когда вы лежите в постели. За этими размышлениями я, должно быть, задремал, потому что все представлялось мне каким-то смутным. Потом, еще не открыв глаза, я почувствовал, что кто-то наблюдает за мной. Я приподнял голову и увидел Глэдис. Наверное, она вошла на цыпочках и была в комнате уже давно. В руке она держала какое-то письмо.

— Взгляни-ка, — сказала она.

— Что это?

Глэдис сунула мне письмо, и по ее виду я понял, что оно содержало нечто чудесное. На лице Глэдис, как на лице мечтателя, перед которым мелькнуло видение нового мира, светились восторг и счастье.

— Взгляни, — повторила она. — Письмо пришло сегодня утром.

— Что это?

— Да ты посмотри. Письмо от дяди Фаззи.

— От кого?

— От дяди Фаззи — того, что выступает по радио. Я написала ему, и он ответил.

Это было напечатанное на машинке письмо с напечатанной же подписью.

Я рад, что ты вступила в клуб, где каждое утро съедают много „Таффи“ с большой тарелки, и вместе с другими мальчиками и девочками приветствую тебя. На другом листе бумаги ты найдешь пароль клуба; кроме того, я прилагаю значок твоего дяди Фаззи. Увидев такой значок на других мальчиках и девочках, ты поймешь, что они тоже члены „Клуба Таффи“ и что им можно сказать наш пароль.

— Я думала, тебе захочется взглянуть на письмо.

— Ну да, я с большим интересом прочел его. Теперь я даже чувствую себя гораздо лучше.

— Ну мне, пожалуй, надо идти. — Глэдис повернулась и убежала из комнаты.

Прошло, должно быть, довольно много времени, пока я снова очнулся. Стоя перед туалетным столиком, Кэй приводила в порядок прическу и пудрилась.

— Мы сейчас отправляемся на завтрак, — сказала она. — Тебе подадут бульон, стакан молока и подсушенный хлеб. Ты уже выглядишь лучше.

— Да, да. А ты, Кэй, выглядишь просто хорошо.

Кэй повернулась, осматривая себя в зеркале, потом взглянула на меня и улыбнулась.

— А Биль и в самом деле очень остроумный человек, — проговорила она.

— Я могу встретиться с Билем сегодня попозже?

— Да, попозже. Ешь свой завтрак и постарайся поспать. Доктор говорит, что после сна ты сразу почувствуешь себя лучше.

— Я и не могу не спать — так меня напичкали снотворным. Кэй, я рад, что ты хорошо проводишь время.

Она наклонилась и поцеловала меня в лоб.

— Мне нужно идти. Внизу ждет Биль. Мы берем «паккард».

— Если Биль выпьет, веди машину ты.