Солнце над Бабатагом - Александр Листовский

Они не заметили, как исчез Климов. Трубач любил делать людям приятное, поэтому побежал за Маринкой.

— А вы-то, товарищ командир, как живете? — спросил Лопатин, глядя на Вихрова.

— Заступил на второй эскадрон.

— А Ладыгин?

— Назначен помощником командира полка. А Ильвачев еще весной уехал учиться.

— Знаю. Маринка писала… Где она?

Вихров понял — задерживать товарища было бы жестоко. Однако, ответив ему, что Маринка находится в полковом лазарете, он все же спросил, нет ли у него папирос.

— Сколько угодно, — Лопатин нагнулся и открыл чемодан. Сверху лежал какой-то металлический предмет странной формы.

— Что это? — поинтересовался Вихров.

— Снайперский прибор.

— Прости, в первый раз вижу.

— Ну, прибор такой, для меткой стрельбы. Я снайпер.

— Ну?! Вот это здорово! Вот это удача! — говорил Вихров, весь просияв. — Ты знаешь, как командир полка будет доволен! А ты не охотник?

— Был в окружной команде.

— Следовательно, охотился?

— Конечно. Мы под Псковом сколько раз выезжали.

— На кабанов?

Лопатин засмеялся.

— Ну какие там кабаны. Волки… А кабанов бил, когда жил у дяди на Кубани… Ну, берите папиросы. Каких вам? Тут разные есть.

— Ого, какой ты богатый, — удивился Вихров. — Гляди, сколько папирос!

— А у вас что, с табаком плохо?

— У нас? — Вихров усмехнулся, — Одно время карманы курили.

— Как это? — не понял Лопатин.

— Карманы-то пропитались махоркой. Табаку не было. Вот мы их и курили. Ну, ладно, потом все расскажу. Бери чемодан. Провожу до лазарета. А потом пойдем вместе к командиру полка. Буду просить назначить, тебя моим помощником?

— А разве старше меня нет?

— Нет. Молодежь. Но хорошие ребята. Кстати, в эскадроне есть наш, донбассовский, Кондратенко… Он вчера уехал в Каттакурган. Ну, бери чемодан.

— Да, я все собираюсь спросить, как поживает мой старый товарищ? — спросил Лопатин.

— Харламов? А что ему сделается — солдату революции. Он старшина нашего эскадрона… Ну, ладно, идем!

Вихров расплатился с Гайбуллой, и они, разговаривая, пошли по дороге…

— Товарищ командир, у меня есть к вам частный, но очень серьезный вопрос. Разрешите? — спросил Лопатин.

— Конечно… Ну, говори, говори, — ободрил Вихров, еидя, что старый товарищ мнется, не решаясь спросить. «Как вырос человек! — думал он. — А выправка какая! Ну молодец!»

— Скажите мне, только прямо, как тут Маринка жила?

— А разве у тебя есть основания сомневаться в ней?

— Во-первых, сомнений у меня нет, — твердо сказал Лопатин, сдвинув светлые брови. — А во-вторых, сами понимаете, почти три года не виделись…

— Вот что я тебе скажу… Да, постой. Ты мне веришь?.. Ну вот. Маринка чудная, редкая девушка. Я за нее ручаюсь. Понятно? Верно, за ней пробовал приволочиться Белый.

— А, смазливый! Его у Врангеля взяли вместе с оркестром.

— Он утверждает, что сам перешел.

— Когда другого выхода не было. Ну и что же?

— Его основательно проучили. Да, хорошо проучили. В общем, он теперь за версту обходит Маринку. Неделю обвязанный ходил.

— Побили, значит? А кто?

— Право, не знаю… Так ты что же, всю дорогу с обозом ехал? — спросил Вихров.

— С обозом только один переход. А до самого Мершадэ с дивизионом Туркестанского полка. Малиновые бескозырки, серые кони. Командир у них хороший. Товарищ Куц.

— Куц? Знаю. Он в прошлом году командовал мусульманским отрядом в Западной Бухаре.

— Вот я с ними и доехал. Они проводили обоз через Байсунское ущелье, а потом свернули в горы. Говорили, какие-то базы ищут басмаческие.

— Митя, смотри, — сказал Вихров.

Навстречу им, широко раскинув руки, казалось, не бежала, а летела Маринка.

— Так ты приходи в штаб. Я буду ждать! — крикнул Вихров вслед заспешившему другу.

У мостика через арык он оглянулся.

Маринка и Лопатин, обнявшись, замерли посредине дороги.

Вихров грустно улыбнулся, вздохнул — ему вспомнилась Сашенька — и пошел к штабу полка…

Оказалось, что вместе с обозом прибыло пополнение из пяти человек. Еще в начале лета на полк, как и на другие части, расположенные в Восточной Бухаре, несмотря на усиленную хинизацию, обрушился страшный враг — тропическая малярия. В эскадронах осталось меньше половины здоровых людей. Почти все пулеметчики были больны, и поэтому приходилось часть рядовых бойцов спешно обучать пулеметному делу.

Командир полка Кудряшов был как раз занят вопросом организации пулеметных курсов, когда распаренный от жары дежурный писарь Терешко доложил ему о прибытии пополнения.

— Ну? — обрадовался Кудряшов. — Может быть, пулеметчики? Что ж вы толком не узнали? Позовите их сюда.

Первым вошел худощавый, молодой еще, сутулый человек. На нем был старый, явно не по росту синий пиджак и ярко-зеленые брюки, заправленные в высокие, с загнутыми кверху носками, сбитые сапоги. Пышные огненно-рыжые волосы торчали из-под крепко надвинутой на затылок фуражки какого-то бывшего ведомства. За ним, топоча сапогами, вошли еще четыре человека в полувоенной одежде. Все они молча выстроились шеренгой напротив командира полка.

— Откуда прибыли, товарищи? — спросил Кудряшов.

— Так что разрешите доложить, товарищ комполка, мобилизованные цирковые артисты с Ташкента — бойко доложил стоявший на левом фланге небольшой усатый человек, по виду бывалый солдат.

«Вот тебе и пулеметчики», — подумал Кудряшов. Он встал из-за стола и подошел к прибывшим.

— Вы кто по специальности? — спросил он левофлангового.

— Так что при ковре состоял.

— Как это — при ковре?

— Ну, когда выкатывают его на арену, так я там за главного был.

— Старый солдат?

— Так точно.

— Пулеметчик? — с тайной надеждой спросил Кудряшов.

— Никак нет, рядовой.

— А вы? — спросил Кудряшов следующего.

— Фокусник.

— Гм… Вот повезло… А вы кто же будете?

— Акробат.

— Вы?

— Жонглер.

Кудряшов остановился против обладателя рыжей шевелюры, который с унылым видом смотрел на него.

— А ведь мы с вами где-то встречались. Как ваша фамилия? — спросил Кудряшов.

— Фирсов.

— Фирсов… При штабе Конной служили?

— Нет. Я гражданский.

— Значит, ошибся. Ваша специальность?

— Чревовещатель и звукоподражатель.

— Чему же вы подражаете?

— По-собачьи лаю, петухом пою, курицей кудахчу… Жеребцом еще могу. Да мало ли чего…

— Скажите пожалуйста! — с притворным изумлением произнес Кудряшов. — Бывают же такие таланты. А пулемету подражать можете? — вежливо обратился он к Фирсову.

— Пулемету не выучился, — ответил Фирсов, тряхнув рыжим вихром.

— Та-ак, — протянул Кудряшов со скрытой усмешкой. — А ну, покажите, как это вы по-куриному?

Фирсов мгновенно преобразился, нахохлился и закудахтал, быстро взмахивая сложенными в локтях руками.

Кудряшов закатился оглушительным хохотом.

— Ух ты, черт! Ну и здорово это у вас получается! Прямо в курятник попал! Честное слово, — говорил он, вытирая платком проступившие слезы. — Да, конечно, цирк дело хорошее. Но здесь, товарищи, фронт, а не гастрольное представление. А? Правильно я говорю?

— Так точно, — сказал бывалый солдат.

— И дармоедов мне не надо, — продолжал Кудряшов. — Придется вам, друзья, идти на конюшню лошадей чистить. Старшийа научит.

В кабинет вошел Федин, который до этого стоял за дверью и слышал весь разговор.

— Тебе больше не нужны эти товарищи? — спросил он Кудряшова.

— Нет. Только я еще не распределил их по эскадронам.

— Может быть, после распределим? — предложил Федин, значительно посмотрев на командира полка.

— Хорошо, — согласился Кудряшов. — Идите, товарищи, побудьте пока у дежурного. Я распоряжусь.

— Михаил, я хочу поговорить с тобой серьезно, — сказал Федин, когда они остались одни.

Кудряшов настороженно посмотрел на него.

— Ну, ну, говори, Андрей Трофимович, — сказал он, присаживаясь.

— Зачем ты смеешься над людьми?

— Как это смеюсь?

— Ну вот, заставлял курой кудахтать.

— Так это же его специальность.

— Здесь это неуместно. Нехорошо! Ой, нехорошо, Михаил! Похоже на издевательство.

— Ну, Андрей Трофимович, помилуй! Какое же тут издевательство?

— Не спорь, Михаил. Ты виноват. Потом сам поймешь. А этих людей мы используем. Короче говоря, направим их в полковой клуб.

— А лошадей кто будет чистить?

— Они нужнее в клубе… Выслушай меня спокойно.

Федин взял стул и сел, как бы готовясь к долгому разговору.

— Ты знаешь, у нас не все благополучно с питанием. Второй год люди едят однообразную пищу. Овощей здесь нет почти никаких. Так? Вода часто горькая. Жарища. Малярия. Газеты получаем на второй, — третий месяц. Короче говоря, положение очень тяжелое.