Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Покровский Николай Васильевич, профессор СПбДА
Таким образом, к середине 1890-х гг. стало ясно, что личных научных достижений членов корпораций недостаточно для построения системы подготовки молодых ученых: учебный процесс требует особого внимания и изменений. Эти изменения мыслились в трех направлениях: 1) на уровне учебного плана: изменение его структуры; 2) на уровне учебных программ: методическое совершенствование каждого предмета; 3) развитие системы самостоятельных занятий студентов и активизации их знаний.
Наиболее частые сетования вызывал учебный план, при этом выделялись три главных недостатка: 1) многопредметность, препятствующая основательным и глубоким занятиям; 2) отсутствие главной идеи, системы, генетической преемственности и гармонической связи в преподаваемых предметах, дезориентирующее студентов; 3) ущербность состава наук в духовных академиях, требующая введения новых кафедр[842]. Но бороться с этими недостатками можно было лишь централизованно: перестановки предметов, состав которых был фиксирован Уставом, не приводили к заметным результатам.
Для изменения принципа построения учебных программ также нужны были централизованные решения, но и в действительных условиях преподаватель имел возможность вводить и отрабатывать новые методы. На этом уровне работа велась, были находки и удачные решения, но систематизации опыта, общего обсуждения и каких-либо выводов не последовало.
Несмотря на отсутствие общих принципов построении учебных курсов, творчество преподавателей духовных академий развивало эти курсы достаточно слаженно. Сравнительный анализ учебных программ и конспектов лекций 1880-90-х гг. (составленных преподавателями СПбДА и МДА) позволяет выделить основные тенденции этих лет: 1) стремление более четко определить предмет занятий, круг вопросов и источников данной богословской науки, ее отношения с другими областями богословия и смежными светскими науками; 2) введение, хотя и фрагментарное, последних научных достижений и теорий, нерешенных научных проблем, указывающих студентам направление самостоятельной научной деятельности; 3) работа над методологией преподаваемой науки: адаптация заимствованных научных методов и выработка самостоятельных[843]. Однако, решая общие задачи, каждый преподаватель-специалист сталкивался и с особыми проблемами своего предмета.
В библеистике конца 1880-90-х гг., как Ветхого, так и Нового Завета, можно выделить три тенденции: 1) увлеченность текстологической и исагогической составляющими учебных курсов; 2) обширное введение филологических, исторических и археологических справок и комментариев, способствующих пониманию текста, но отвлекающих на себя основное внимание, часто в ущерб богословскому анализу; 3) попытки построения курсов библейского богословия[844]. В библейской истории, ставшей при Уставе 1884 г. общеобязательным предметом, уточнялся круг изучаемых вопросов и методов. Все преподаватели-специалисты соглашались с необходимостью переработки традиционных курсов по этому предмету, но единого мнения о новой постановке не было. Выделялись апологетическое и научно-критическое направления[845]. Несмотря на учебную неопределенность библейской истории, научно-исследовательские перспективы привлекали к этому предмету сильных студентов[846]. Библейская археология, переведенная в разряд групповых предметов, преодолела рамки приложения к еврейскому языку и выработала в этот период специально-научное направление. Этому способствовали новые материалы, привлекаемые русскими исследователями, а также теории, появившиеся в египтологии, ассириологии, других отраслях истории Древнего Востока и требующие богословского ответа[847].
В догматическом богословии одна из учебных проблем – найти гармоничное сочетание исторического и систематического изложения, не лишаясь при этом достижений историко-критического метода и не возвращаясь к старым схоластическим системам. В научных исследованиях и учебных курсах по догматике выделились три тенденции: библейская, апологетическая, практическо-сотериологическая[848].
Елеонский Федор Герасимович, профессор СПбДА
Нравственное богословие как предмет преподавания по-прежнему представляло серьезные трудности. Традиционная система преподавания ушла в прошлое, но все новые опыты также подвергались критике[849].
Введенский Алексей Иванович, профессор МДА
Существенно изменился статус патристики: во-первых, были более четко определены предмет и методы исследования, во-вторых, как предмет, имеющий дело с обширной источниковой базой, она претендовала на увеличение числа часов и выделенных кафедр. Актуальным вопросом для развития патристики становится усиление филологической составляющей богословского образования: для серьезной научной работы с древними текстами требовалось не только расширение «языковой палитры», особенно восточных языков, но и введение в учебные планы сравнительного языкознания[850].
Бронзов Александр Александрович, профессор СПбДА
Попов Иван Васильевич, профессор МДА
В церковной истории серьезная проблема была связана с учебным объемом предмета: по Уставу 1884 г. на этот предмет полагался всего лишь один преподаватель, по сравнению со специальным преподаванием при Уставе 1869 г. часы были уменьшены почти вдвое. Практически курс свелся лишь к истории Древней Церкви (до 1054 г.), история же Поместных Православных Церквей присутствовала фрагментарно[851]. Проблемы были связаны и с методами преподавания церковной истории: синтез исторических и богословских методов каждый из преподавателей осуществлял особым образом, и этот вопрос требовал более широкого обсуждения[852]. В 1884 г. в СПбДА была учреждена временная кафедра истории славянских Церквей, обращенная в 1887 г. в постоянную[853]. Столичная же академия в 1902 г. поставила вопрос об открытии еще одной новой кафедры – истории Грузинской Церкви, в 1903 г. – истории Греко-Восточной Церкви от разделения Церквей[854].
Спасский Анатолий Алексеевич, профессор МДА
Для церковного права этот период стал периодом бурного развития, как научного и педагогического, так и церковно-практического, это один из наиболее методически разработанных предметов[855].
Бриллиантов Александр Иванович, профессор СПбДА
По-прежнему активно развивались церковная археология и литургика, в научном и учебном аспекте. Особенностью этого периода явилось принципиальное разделение двух составляющих этой кафедры: они по-прежнему входили в один учебный курс, но заниматься основательно двумя предметами, каждый из которых требовал особого подхода, было практически невозможно[856].
При действии Устава 1884 г. большее значение и вес в учебных планах духовных академий приобрело практическое богословие: кафедры истории и обличения раскола, миссионерских наук (в КазДА), пастырского богословия и гомилетики.
Значение кафедры истории и обличения русского раскола возросло, как с точки зрения педагогической подготовки[857], так и в научном отношении. Большое внимание уделял этому вопросу обер-прокурор К.П. Победоносцев, горячо приветствовавший научно-практическую работу в области полемики с расколом[858]. В 1885 г., на архиерейском съезде в Казани, было признано полезным учреждение особых должностей епархиальных миссионеров, на эти должности стали определять выпускников духовных академий – прямо со школьной скамьи. Часто требовались специальные знания, связанные с расколом, выпускникам духовных академий, попадавшим на места законоучителей, наблюдателей церковно-приходских школ, приходских священников. По ходатайству Совета МДА и митрополита Московского Сергия (Ляпидевского), указом Святейшего Синода от 4 января 1897 г. предмет истории и обличения русского раскола, а также изучения и разбора западных исповеданий были сделаны общеобязательными, причем
