Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова

1 экстраординарных профессора, 1 доцент и 2 практиканта[808]. Но ординатуры распределялись по соединенным группам предметов[809] (§ 44, 105–107). Оговаривалась и возможность увеличения числа доцентов, если на вакантную ординатуру не найдется претендента с докторской степенью. Таким образом пытались решить проблему вакантных ординарных кафедр, возникшую при действии Устава 1869 г.

Отменялось ограничение срока службы для преподавателя духовной академии тридцатью пятью годами и обязательная перебаллотировка после двадцати пяти лет на каждый пятилетний срок. Это было признано неудобным в учебном отношении: как недоверие к наиболее опытным и достигшим высокой квалификации наставникам, как угроза потери традиций и доброго духа преданий, как препятствие созданию научных школ[810].

Произошли некоторые изменения в составе кафедр духовных академий. Введение в круг богословских наук, учрежденное вместо основного богословия, было более определенным и естественным началом богословского образования. Священное Писание было соединено в одну кафедру с библейской историей. Всю общую церковную историю до разделения Церквей и историю ПравославноВосточной Церкви теперь должен был преподавать один специалист. Пастырское богословие соединялось в одну кафедру с педагогикой, гомилетика и нравственное богословие получили отдельные кафедры[811]. Кафедра истории и разбора западных исповеданий, учрежденная вместо сравнительного богословия, была отнесена к исторической группе. Кафедра русского языка и славянских наречий была упразднена, но учреждена кафедра русского и церковно-славянского языков с палеографией и истории русской литературы.

Расширение общеобязательного богословского курса привело к сокращению часов, выделенных на изучение языков. Устав 1884 г. подтвердил начальное установление Устава с 1869 г., отвергнув изменения 1879 г.: студенты должны изучать 1 из древних и 1 из новых языков (§ 101). При этом для древних языков было назначено по одному преподавателю на каждый язык, вместо двух.

В окончательном варианте Устава было заявлено о частичном возобновлении связей между академиями и семинариями, в учебнометодическом отношении. Вновь вводилось понятие «академических округов», при этом Советы духовных академий должны были назначать из среды профессоров ревизоров по учебно-воспитательной части в семинарии своего округа, рассматривать отчеты о ревизиях и предлагать меры к повышению уровня семинарского образования (§ 81, лит. В, п. 8). Никаких конкретных указаний о периодичности ревизий в Уставе не было, как и о сношениях по «семинарским» проблемам с Учебным комитетом и его членами-ревизорами: в качестве высшей инстанции был указан Святейший Синод[812].

Обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев, представляя окончательную редакцию Устава императору, постарался выделить основные его отличия от Устава 1869 г. и объяснить преимущества этих отличий[813]. Главными преимуществами обер-прокурор считал: более определенную постановку управления академиями, усиление воспитательной и инспекторской части, полноту и целостность богословского учебного курса, более разумные принципы формирования состава преподавательской корпорации[814], частичное восстановление связи между академиями и семинариями. Как необходимое следствие изменений в учебно-научной части представлял обер-прокурор и более, с его точки зрения, рациональное устроение учебного курса: введение четвертого года обучения в общий образовательный цикл, присуждение звания действительного студента лишь по окончании полноценного четырехгодичного курса, отмена публичных защит докторских богословских диссертаций и перенос защит магистерских диссертаций из публичных собраний в более компетентные заседания, отмена введенного Уставом 1869 г. разрешения сдавать экзамены на степень кандидата и магистра богословия лицам, не обучавшимся в духовных академиях[815].

Объяснительная записка к окончательному варианту Устава 1884 г. также подчеркивала: новый Устав не разрушает установившихся и окрепших в академиях традиций и порядков. Напротив, он санкционирует все, что выдержало искус опыта и показало свою целесообразность, устраняя то, что оказалось несостоятельным и нежелательным. Новый Устав допускает известную меру участия профессорско-преподавательской корпорации в управлении делами академии, но делает административную власть более сосредоточенной. Он не только сохраняет материальное обеспечение академий, положенное Уставом 1869 г., но увеличивает его согласно требованиям времени[816]. Сохраняя строгие требования к развитию ученой деятельности академий, Устав 1884 г. лишь вводит их в формы, более соответствующие принципам высшей церковной школы. Наконец, поддерживая заявленную реформой 1869 г. идею сосредоточения сил духовных академий на высшем богословском образовании, новый Устав делает это образование более полноценным и целостным, оживляя этим традицию Устава 1814 г.

Новый Устав было решено вводить с начала 1884/85 уч. г., одновременно во всех академиях и для всех курсов. При введении Устава 1884 г. не предусматривалось «переходного» периода: те, кто начал обучение до этого введения, должны были «наверстывать», догонять новый Устав, хотя и по особому графику.

Наиболее тяжело отразилось изменение Устава на студентах выпускного курса. Для них в указе Святейшего Синода, которым вводился в действие новый Устав, были даны конкретные рекомендации: «вследствие изменения характера и значения последнего курса» студентам, перешедшим летом 1884 г. на 4-й курс, следовало прослушать лекции по всем предметам, которые по новому Уставу стали общеобязательными[817]. Так как все эти науки не могли быть изучены в течение одного года в полном объеме, предлагалось ограничиться прочтением сокращенных курсов[818]. Сокращенные и неизбежно поверхностные курсы дискредитировали и идею преподавательской специализации, и идею полноты богословского образования. Старые проблемы – многопредметность и неосуществимый универсализм – встали перед академиями гораздо острее, чем в 1860-е гг., ибо и богословские, и общеобразовательные науки получили значительное развитие, а структура учебного курса усложнилась.

Такой подход, после 15-летнего настойчивого призыва к развитию наук и совершенствованию их преподавания, вызвал у многих преподавателей негативное восприятие нового Устава. Очевидная невозможность для студентов освоить за один год несколько серьезных предметов на «академическом» уровне подразумевала формальное решение проблемы, при котором говорить о желанной полноте богословского образования не имело смысла. Еще печальнее было опасение, что при таких условиях студенты выпускного курса не смогут написать хороших магистерских диссертаций и даже сделать серьезного задела для этих работ[819].

Действительно, неожиданно напряженный режим отразился на студентах выпускного курса тяжело. Для многих это была потеря возможности сделать свой вклад в богословскую науку и настроиться на тему, которой в дальнейшем можно было бы посвятить свои труды и познания: впереди ждала служба в провинциальной семинарии или духовном училище. Пропадали труды 3-го курса, на котором лучшие студенты пытались в кандидатской диссертации наметить перспективы для магистерской. Многие впали в уныние, разочаровались в учебе, оставили серьезные занятия. Задуманные научные занятия удались немногим. В МДА преподавательская корпорация постаралась смягчить для студентов-выпускников тяжесть павшей на них нагрузки. Это имело определенный успех: из 97 выпускников 1885 г. (из них 17 магистрантов) шестеро смогли продолжить свои научные работы и впоследствии защитить магистерские диссертации[820]. В КазДА из выпуска 1885 г. лишь один студент в дальнейшем – через 9 лет после выпуска – защитил магистерскую диссертацию[821]. В СПбДА из выпуска 1885 г. защитили магистерские диссертации двое[822].

Для 3-го и 2-го курсов «переходного периода» Советы академий, по