Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В КазДА, как и планировал Комитет, учреждалась группа миссионерских предметов. Особое значение КазДА, закрепленное теперь уставным порядком, подробно оговаривалось в комментариях к Уставу. Новый Устав поощрял академию в ее деятельности по подготовке образованных миссионеров, преподавателей, переводчиков, а также в разработке научных принципов миссиологии и руководстве практическим развитием миссионерства.
Устав 1884 г., как и Устав 1869 г., подразумевал определенную гибкость: за Советами академий сохранялось право вводить и новые предметы, свыше указанных, и делать прочие изменения в учебной части, с разрешения Святейшего Синода (§ 104). Но Устав не оговаривал, насколько значительны могли быть эти изменения.
В устройстве учебных занятий был в целом сохранен вариант проекта: четыре года общего обучения, выпускное сочинение на четвертом году, непременно на тему богословского содержания (§ 116, 125). Корпорациям предлагалось обратить особое внимание на руководство студентами при написании сочинений, при оценке успехов и сравнительного достоинства студентов отдавать некоторое преимущество достоинствам сочинений перед устными ответами[791].
Особые магистерские экзамены отменялись. Публичная защита магистерских диссертаций сохранялась, но с ограничением ее «публичности»: лишь в присутствии Совета академии и приглашенных Советом лиц (§ 136)[792]. Было одно новое, по сравнению с проектом, положение: Устав 1884 г. передавал утверждение в магистерской степени Синоду, причем представляться должны были и сами диссертации, и отзывы духовных академий на них. Докторские публичные защиты отменялись: докторант уже доказал научную состоятельность и приобрел известность, к тому же диспут не удобен для лиц, занимающих видное место в церковной иерархии[794]. Было введено различие докторских степеней: богословия, церковной истории и канонического права (§ 141)[795].
Новый Устав не оговаривал, в отличие от Устава 1869 г., порядка получения ученых степеней внешними лицами, не имеющими высшего духовного образования[796]. В комментарии к Уставу обер-прокурор К.П. Победоносцев приводил главную, на его взгляд, причину такого изменения: «Академия есть учреждение, устроенное не исключительно для одного богословского образования, но и для нравственного воспитания в известном, соответствующем интересам Церкви, настроении или направлении»[797]. К тому же такой способ приобретения ученых богословских степеней был признан ненужным и не несущим пользы ни для Церкви, ни для богословской науки: для этого вполне достаточно контингента собственно воспитанников духовных академий[798]. Таким образом, за академиями закреплялся статус единственных «рассадников» богословия, признаваемого научным. Но право окончательного свидетельства о достойности лица, ищущего ученой степени, принадлежало высшему органу церковного управления – Святейшему Синоду.
Институт приват-доцентуры упразднялся, но учреждался институт профессорских стипендиатов: академии могли оставлять на годичный срок лучших студентов, для усовершенствования в знаниях. Никаких должностей они не должны были занимать, но все время посвящать изучению избранной науки, источников и пособий, вырабатывая верный взгляд относительно ее преподавания, под руководством профессоров, наиболее близких к этой науке[799].
Своекоштные студенты допускались теперь лишь в качестве пансионеров и должны были жить в зданиях академий: исключение делалось лишь для тех, кто жил у родителей (§ 113)[800]. Вольнослушатели допускались, но лишь по усмотрению епархиального преосвященного: лица, известные своей благонамеренностью, доброй нравственностью и ревностью к духовному просвещению (§ 115)[801]. Утверждались общие разрядные списки студентов (§ 132, 133), несмотря на возражение части Комитета. В параграфах, посвященных вопросам учебных занятий студентов, было обращено особое внимание на фундаментальные библиотеки духовных академий[802]. Кроме того, студентам разрешалось иметь студенческую библиотеку, отдельную от фундаментальной, но поставленную под контроль начальства (§ 127–129)[803]. Новый Устав делал акцент на усилении воспитательной функции академий (§ 32–43).
Значительно была изменена административная часть Устава[804]. Совет академии теперь составляли инспектор и все ординарные и экстраординарные профессора, в случае необходимости ректор мог приглашать на заседания Совета доцентов и прочих преподавателей, с правом совещательного голоса (§ 79). Заседания Совета уже не делились на общие и частные, но все вопросы, подлежащие ведению Совета, обсуждались и решались полным составом. Часть дел, которыми занимался ранее Совет академии – экономические, административные, воспитательные и некоторые учебные, – передавалась в ведение Правления (§ 81 и 94)[805]. Правление составлялось из ректора, инспектора, трех членов из ординарных профессоров, предлагаемых Советом и утверждаемых епархиальным преосвященным (§ 92). Вместе с отделениями упразднялись, естественно, и какие-либо обсуждения учебных и научных вопросов преподавателями-специалистами: все вопросы рассматривались в Совете или в Правлении. В комментариях к Уставу подчеркивалось принципиальное значение этого изменения как отражения единства богословия: академия является не университетом, имеющим несколько факультетов по различным областям знаний, но специальным учебным заведением, дающим высшее образование в одной только области ведения, в которой нет места обособлению того или другого круга наук и не может быть нескольких специальностей в строгом смысле этого слова[806]. Для предварительного рассмотрения того или иного вопроса Совету дозволялось назначать особые комиссии из своих членов и прочих преподавателей-специалистов (§ 80). Таким образом, главными принципами административных изменений, которые должны были определенным образом сказаться и на учебном строе, были централизация и личная ответственность начальствующих.
Сохранялось требование Устава 1869 г. относительно ученых степеней преподавателей: непременно магистерская степень для доцента, докторская степень – для ординарного профессора богословских кафедр. Относительно подобного же требования к преподавателям светских предметов, которое выдвигал Устав 1869 г., возникли сомнения[807]. Опыт выявил серьезную проблему, связанную со спецификой положения небогословских наук в высшей духовной школе: кто их должен преподавать – выпускник высшей духовной школы или соответствующий специалист с университетским образованием, и какую ученую степень он должен для этого иметь. Традиция духовной школы приучила обходиться, за редким исключением, своими выпускниками, развитие наук университетского круга ставило эту традицию под сомнение. Но если претендент на небогословскую кафедру в академии искал степени в университете, то он должен был прежде сдать устное испытание университетским преподавателям по соответствующей небогословской науке или ходатайствовать пред Министерством народного просвещения о допущении к диспуту без экзамена. Для выпускника духовной академии это представляло немалую сложность. Если же он пытался получить богословскую докторскую степень в академии, то вынужден был писать работу не по своей специальности: это привело при действии Устава 1869 г. к ряду докторских работ, незначительных по объему и не имеющих научной ценности. Новый Устав, учитывая эту проблему, полагал возможным замещать небогословские ординарные кафедры магистрами богословия, со званием «исполняющий должность ординарного профессора», но со всеми правами и преимуществами должности ординарного профессора (§ 45 с прим.)
Штаты академий существенно не изменялись, лишь передавалась лишняя единица из разряда ординарных профессоров в разряд доцентов: 8 ординарных и 9 экстраординарных профессоров, 9 доцентов и 3 лектора новых языков, а для КазДА дополнительно, для преподавания миссионерских предметов, – 2 ординарных и
