Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На вновь поступивших студентах изменение Устава сказалось не столь болезненно. Однако и первокурсники почувствовали завершение эпохи, по которой, солидарно со старшими курсами, испытывали тоску[825]. Тем не менее эти курсы сумели реализоваться как в научной, так и в церковной деятельности: в СПбДА набор 1884 г. дал Святейшего Патриарха Тихона (Белавина)[826]. При составлении расписания для 1-го курса Советы академий постарались исполнить пожелания Устава: читать общеобразовательные науки, по возможности, прежде богословских, а в последовательности изучения богословских предметов учитывать их взаимную зависимость (§ 119). Большая часть небогословских наук, таким образом, попадала на первые два курса, а среди них были и так называемые предметы специализации. Это распределение еще раз подчеркивало, что ни о какой специальной – даже в педагогическом отношении – подготовке речь теперь идти не может. Понятие преподавателя-специалиста для средней духовной школы вновь потеряло значение.
Некоторые изменения претерпел состав преподавательских корпораций. Приват-доценты, занимавшие к моменту введения нового Устава штатные кафедры, переименовывались в «и.д. доцентов» (прил. к § 55 Устава), с обязательством получить степень магистра не позднее, как в течение двух лет. Большинству бывших приват-доцентов удалось исполнить поставленное условие, хотя некоторым пришлось просить ходатайства Совета о продлении срока. Приват-доценты, не занимавшие штатных кафедр, должны были оставить академии, если им не находилось места на какой-либо штатной кафедре[827].
Изменение состава кафедр вызвало на этот раз не столь много хлопот, как при проведении реформы 1869 г. Единственно, что вызвало затруднения во всех академиях – замещение общеобязательной кафедры пастырского богословия и педагогики. В условиях Устава 1869 г. пастырское богословие совмещалось в одну кафедру с гомилетикой и историей проповедничества, а педагогику читал преподаватель нравственного богословия. Теперь преподаватели гомилетики и нравственного богословия оставались при своих кафедрах, на новую же кафедру требовался особый преподаватель. При этом на него, вследствие отмены специальных педагогических занятий выпускного курса, должна была лечь ответственность за всю педагогическую подготовку студентов академии. Три академии смогли найти в своих рядах подходящие кадры, но в МДА кафедра была вакантной на протяжении двух учебных лет[828]. Сложности возникли в КазДА с миссионерской группой наук: следовало возродить в полноценном штатном виде слабо функционирующее противомусульманское направление и практически заново устроить противобуддистское[829].
От всех преподавателей в обязательном порядке были истребованы новые программы курсов и конспекты лекций, как на «экстремальный» период введения нового Устава, так и для стабильного хода преподавания. Таким образом, проведение новой реформы показало те изменения, которые произошли в преподавании каждого предмета за период действия Устава 1869 г. Призыв реформы 1869 г. – построение специальных курсов – сменился новым призывом: полнота и систематичность изложения, равноценное освещение всех разделов преподаваемой науки. Но сокращение количества часов, выделенных на каждый предмет, делало эту задачу неосуществимой. Несоответствие требований Устава и учебной реальности, очевидное уже в 1884 г., предвещало в дальнейшем серьезные проблемы. Но остановить процесс, начатый реформой 1869 г., было уже трудно: заложенная традиция расширенных источниковедческого и историографического разделов лекционных курсов при новом Уставе сохранялась и даже усиливалась. В сложной ситуации оказались преподаватели миссионерской группы в КазДА: приходилось не только срочно возрождать традицию пятнадцатилетней давности, но значительно расширять состав миссионерских наук. Совершенно новыми предметами для духовных академий были этнография соответствующих народов и общая филология групп инородческих языков.
Стимул получения докторских степеней для экстраординарных профессоров и доцентов был несколько ослаблен «групповым» принципом ординатур (§ 106): можно было получить докторскую степень, но не иметь возможности занять вакантную ординарную кафедру, если она относилась к другой группе наук[830]. Это положение в первые же годы действия Устава 1884 г. вызвало разочарование, в дальнейшем недовольство усиливалось и вызвало целое движение за отмену «ординарной группировки» кафедр.
Увеличилась занятость преподавателей чтением студенческих сочинений: во-первых, возросло их количество – семестровые сочинения писали теперь студенты трех курсов, а выпускное сочинение читали два преподавателя, а не один. Во-вторых, Устав требовал более внимательной проверки. Но критерии, предъявляемые к сочинениям, так и не были сформулированы, и, как и раньше, оценка определялась исключительно личными взглядами членов корпораций. В тяжелой ситуации оказались преподаватели гомилетики: проповеди теперь составляли все студенты, преподавателю предписывалось их читать и рецензировать. Кроме того, несмотря на отмену специальных занятий выпускного курса, усиливалась занятость преподавателей научным руководством[831]. Особую ответственность несли преподаватели-специалисты за профессорских стипендиатов, оставляемых при их кафедрах: при отсутствии личного опыта руководства и каких-либо общих указаний это было непросто. Этот процесс требовал дополнительного обсуждения и совершенствования, но были основания надеяться, что система научного руководства действительно станет таковой хотя бы по отношению к незначительному числу лучших выпускников. Начиная со второй половины 1890-х гг., неоднократно предпринимались попытки усовершенствовать систему письменных заданий для младших курсов: уменьшить количество семестровых сочинений, изменить график их написания, принцип составления тем, систему проверки этих сочинений преподавателями[832]. Но серьезных успехов эти попытки не имели, и семестровые сочинения, в качестве единственной формы самостоятельной работы студентов младших курсов, по-прежнему вызывали недовольство.
Через месяц после утверждения нового Устава, 28 мая, в СПбДА состоялся последний докторский диспут экстраординарного профессора Ф.Г. Елеонского[833]. Диспут прошел с подъемом, и присутствующие выражали сожаление о конце «этого прекрасного учреждения»[834]. Был повод подвести итоги уходящей эпохе Устава 1869 г., и в несомненный актив нельзя было не внести оживление в богословской науке, большое число специальных исследований, появившихся за 15 лет его действия, «замечательную энергию», возбужденную в духовно-учебном сословии. Кроме того, расширение контактов ученых-богословов с наукой светской, публикация богословских сочинений, активизация журналов духовных академий, публичные защиты в определенной степени усилили влияние богословской науки на образованное общество. С одной стороны, академии перестали считать «гнездилищем схоластики и обскурантизма», ибо они явили свои плоды миру, с другой, и интересующаяся богословскими вопросами часть общества стала относиться к этим вопросам более серьезно и осмысленно[835]. Эпоха публичных диспутов имела, несомненно, полезные стороны и для богословской науки в целом, и для каждого ученого, тем более большая часть из них были преподавателями. Новое положение о магистерских коллоквиумах было не совсем четким, хотя объяснительная записка к Уставу пыталась исправить эту неопределенность[836]. Но для оценки магистерских работ ситуация изменилась не столько на уровне академии – здесь исход дела решали по-прежнему отзывы специалистов-оппонентов, но на уровне Синода. Для докторских работ повысилось значение отзывов и предварительного обсуждения диссертации