Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине) - Вячеслав Васильевич Бондаренко

замечательно! А теперь давайте подумаем, как нам сделать одиннадцать вазочек, которые будут стоять вокруг плащаницы. Я вот что предлагаю: взять кефирные бутылки, обтянуть их белыми салфетками и в каждую поставить по два белых гладиолуса. Только сырого песку внутрь насыпать, для устойчивости. Согласны?..

– Согласны, согласны! – радостно отозвались девушки.

– Ну, тогда за работу давайте, праздник скоро…

…Служба закончилась. Прихожане с трудом, по одному выходили из битком набитого храма. Здесь было не только все село Летово, но и окрестные деревни, и духовные чада отца Иоанна, съехавшиеся к нему из Москвы, Ленинграда, Рязани, его родного Орла, села Троица. Строгие, с просветленными лицами люди приглушенно переговаривались меж собой:

– Господи, какая служба-то была дивная. Ровно на небесах побывала.

– А девушки какие во время крестного хода были? Все в белом, да косы заплели. А как две девочки маленькие цветы перед плащаницей-то бросали… Благодать!

Резкий, мучительный звон разбитого стекла раздался внезапно, так что все вздрогнули. Рухнуло, осыпалось острыми осколками боковое окно храма. А с той стороны, откуда прилетел камень – с кладбища – послышался глумливый хохот и чей-то явно нетрезвый выкрик:

– Что, попы, не понравилось?.. Ничего, это только начало!..

Несколько мужчин, вышедших из храма, торопливо метнулись было к кладбищу. Но там уже никого не было.

– По голосу не наши кричали, батюшка, – тяжело отдуваясь после бега, сказал один из мужчин отцу Иоанну. – Наши бы никогда на такое не пошли. Они же вас знают… Да и кем же это нужно быть, чтобы вот так, в праздник…

– Да известно, кем нужно быть, – улыбнулся в ответ отец Иоанн. – Комсомольцем-добровольцем… Ну ничего, мы в двадцатых и не то видели. И врата ада не одолели Ее…

Москва, сентябрь 1961 года

Измайлово вроде было тем же самым, что и раньше, но и другим. Вообще Москва менялась гораздо быстрее всех прочих мест, где доводилось бывать отцу Иоанну. Это было как с человеком, которого знаешь хорошо, но видишь не каждый день: любая новая встреча свидетельствует о том, что время идет, и человек меняется. Так и Москва: она и сохраняла себя прежнюю, и одновременно безжалостно убирала то, что считала нужным, громоздила новое, росла вширь и ввысь, и, конечно, главной ее приметой в последнее время были новенькие пятиэтажные дома, куда люди переезжали из сырых подвалов и ветхих бараков.

Росли такие дома и в Измайлове. И лишь округа Христорождественского храма держалась пока: те же деревянные дома, что и прежде. «Колдовка», – с улыбкой вспомнил батюшка старомосковское название Никитинской улицы. Пятиэтажки строились метрах в пятистах от храма, там ворочали шеи краны, гудели самосвалы. Отец Иоанн подумал, что с балконов верхних этажей людям будут хорошо видны купола. Может, кто из новоселов и зайдет в храм: хотя бы полюбопытствовать для начала, а там, глядишь, и останется надолго.

Прежним пока был и Измайловский проспект. По нему по-старому, набирая скорость на просторном перегоне, летели трамваи, правда, уже другие, новые – длинные, выпущенные в Риге. А знакомая дачка Голубцовых, казалось, еще больше утонула в зелени. Это чтобы ненужный народ не заглядывал в укромье отца Николая.

Сам отец Николай возился в огороде. Поднял голову, не скрывая изумления.

– Христос посреди нас!

– И есть, и будет… – Расцеловались. – Давно ты в Москве?

– Да вот только приехал, и сразу к тебе.

– Откуда?

– Ой, в двух словах и не рассказать. Был в паломничестве на Валааме, в Ленинграде… А потом два месяца на Байкале, в Листвянке.

– Ого, куда тебя занесло… Ну, расскажешь. Голодный небось?

– После лагеря – всегда, – засмеялся отец Иоанн. – Да нет, на самом деле не надо ничего, не беспокойся.

– Ну как это не надо? – весело возразил отец Николай и позвал матушку.

Прибежала Мария Францевна, заохала, заахала. Хозяйством у Голубцовых ведала старая рижанка Лили Эдуардовна Эрдман, немка, когда-то бывшая бонной у Марии Францевны. Вскоре запыхтел самовар, стол накрыли в «будочке», где в 1949-м отец Иоанн наставлял будущего диакона Николая, благо что вечер был не по-сентябрьски теплым.

Через полчаса из Христорождественского храма пришел настоятель, отец Виктор Жуков. А уже к семи часам подъехал отец протодиакон Порфирий (Бараев). Оба в конце 1950-х благополучно вернулись из ссылки. Давно уже сгустились сумерки, все реже проносились по Измайловскому проспекту трамваи, похолодал ветерок, ерошивший пожелтевшую листву измайловских берез. А отцы все сидели за чаем и приглушенно беседовали.

– Ну как у вас после нововведения? – спросил отец Николай, имея в виду решения Архиерейского Собора 18 июля.

– Ну как-как… – пожал плечами отец Иоанн. – Как везде. Теперь священник в храме – просто наемное лицо, которое ничего не решает. Всем заправляет «двадцатка». А «двадцаткой» – староста. Старосту, само собой, назначает местная власть.

– И как у тебя староста? – поднял голову отец Виктор.

– Милостью Божией – прекрасная. Клавдия Иларионовна Голицына.

– Из князей?

– Да нет, из местных крестьян. Просто фамилия такая. Может, когда-то крепостными у Голицыных были… Благочестивая, замечательная женщина. У нас с ней полное взаимопонимание.

Отцы переглянулись.

– Чудно, – покачал головой отец Николай. – Практически у всех, с кем я разговаривал, со старостами отношения плохие. Многие старосты так и вовсе «съедают» своих настоятелей, если что не так. Мигом «стук-стук» уполномоченному – и до свиданья… Причины ведь объяснять не нужно, «двадцатка» имеет право расторгнуть договор с настоятелем просто так.

– Ну, я вот как-то держусь, – вставил слово отец Виктор, – хотя наша староста – откровенный агент уполномоченного.

– Да и наша, в Ризоположении на Донской, тоже, – кивнул отец Николай.

– Ну а про наш Богоявленский и говорить не приходится, – вздохнул отец Порфирий.

– Да и вообще… – Отец Николай тяжело вздохнул, запустил нервные пальцы в густую шевелюру. – Страшно у нас, откровенно говоря. Что еще… – он понизил голос и оглянулся на выходящий на улицу забор, – …что еще на ум Хрущеву придет, никто не знает. Но больше всего происходящее напоминает конец двадцатых годов.

– Закрывают семинарии по всей стране, – глухо проговорил отец Виктор. – Зачем, понятно: хотят лишить Церковь кадров. Причем действуют по-разному. То просто не дают желающим поступать, и семинария, не получая нужного числа учащихся, закрывается. Приезжает человек с Украины в Ленинград поступать, а его не прописывают, вот и все. А то воду и свет семинарии отключают…

– То же с монастырями, – вставил отец Николай, – монахи из закрытых приходят в еще действующий, а там их не прописывают. Милицейский рейд – и все. Предупреждают: еще раз поймаем, дадим срок. В Молдавии, я слышал, какой-то монастырь и вовсе со стрельбой закрывали, были убитые… Ну, иногда удается и отстоять. Вон когда