Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине) - Вячеслав Васильевич Бондаренко

горой встал. Мол, ветеран, инвалид войны, орден Славы имеет… В итоге перевели в Сынтул.

– А тебя куда перевели?

– В Летово, это самый север Рязанщины, ближе даже к Коломне, чем к Рязани. Так что теперь отчасти и я коломенский, – пошутил батюшка.

И тут же осекся: ведь митрополит уже не пользовался титулатурой «Крутицкий и Коломенский»…

Огорчился своей недогадливости, неуместности шутки, но тут же понял, что у владыки никаких неприятных ассоциаций со словом «коломенский» не возникло.

– Ну что ж, хорошо… – Вошла келейница с двумя чашками чая на подносе. Митрополит кивком поблагодарил, взял с подноса старинную чашку и жестом пригласил следовать его примеру. – Сам, значит, по-прежнему благодушествуешь, как это тебе и свойственно было всегда?.. Не смущают тебя ни угрозы, ни анонимки, которые тебе под дверь подбрасывают?.. Да и с отцом Иоанном тоже не каждый ужиться может… человек он специфический. М-да…

«Откуда он знает? – изумился батюшка про себя. – Про угрозы и анонимки я ведь ни словечка не сказал…» Но решил, что это владыка Рязанский и Касимовский Николай счел нужным сообщить в Москву об угрозах. Кто знает, может информация из Совета по делам Церкви и дошла как-то сюда, в Бауманский. А вот про отца Иоанна Большого откуда?..

– Волков бояться – в лес не ходить, – решился ответить он пословицей. – А отца Иоанна Смирнова болезнь точит, так что молюсь о его здравии…

Митрополит усмехнулся, но как-то печально.

– Ну да ладно… Обо мне новости ты, наверное, знаешь, сороки московские уже принесли на хвосте, пока ты в столице гостишь?

Отец Иоанн смущенно наклонил голову, отставил чашку с недопитым чаем.

– Простите, Владыко… Знаю лишь о вашем уходе из ОВЦС. И без всяких подробностей.

– И наверняка догадываешься, кто за этим стоит?.. – Владыка помолчал и договорил жестко и безапелляционно: – Верно, Хрущев. Дорогой наш Никита Сергеевич… Простить не может мне речи, которую Патриарх произнес еще в феврале прошлого года. Помнишь ее?

Еще бы не помнить. Упоминание о вратах ада, которые не одолеют Церковь, прозвучало тогда на весь православный мир. И это в разгар гонений на православие, в год, когда вовсю закрывались монастыри и уничтожались древние храмы. «Возврат к ленинским нормам» Хрущев трактовал именно так.

– Ну вот, речь Патриарха, но авторство-то я на себя взял, – продолжал чуть дрожащим голосом митрополит. – Тогда-то и убрали старого председателя Карпова и назначили нового, Куроедова. А тот сразу повел на меня атаку: мол, формально отношусь к внешней работе, якобы говорил, что в зарубежной деятельности Церкви заинтересованы только коммунисты… Оклеветал меня перед Патриархом. Вот и убрали. А потом еще и из «Журнала Московской Патриархии» сняли. И с епархии. Это… это…

Пальцы старого человека приметно дрожали. Звякнула чашка, которую владыка поставил на поднос.

– Сколько лет, сколько сил отдано… В самые страшные, самые трудные годы… И вот пожалуйста. Все, чего я добился у правительства для Церкви после войны, идет прахом. Передали мне слова Святейшего: якобы я карьерист, сплю и вижу себя Патриархом… Обидно такое слышать. Обидно… Пенсию назначили: сто двадцать новыми… Да Бог-то с ней, с пенсией… На Пасху вон обещали разрешить послужить в Рязани. Всю Великую Субботу сидел у телефона, ждал звонка. Не позвонили… Впервые в жизни на Пасху не был в храме. Облачился, служил здесь один, а потом сидел в этом кресле и плакал…

Видно было, что митрополит сдерживает себя невероятным усилием воли. На какой-то момент ему это удалось, он даже сидя обрел былую стать властного иерарха. Но момент промелькнул – и в кресле перед отцом Иоанном снова сидел маленький, сгорбленный седовласый старичок, почти раздавленный свалившимися на него горестями.

– Не нужно было всего этого говорить тебе, – наконец тихо произнес митрополит. – У тебя своих горестей и забот хватает, к чему тебе еще стариковские?.. Да и вообще нелепо выглядит: митрополит жалуется на жизнь протоиерею…

Отец Иоанн сам не понимал, как это произошло. Но он быстро поднялся с кресла, взял стоявший у стены стул и подсел близко к изумленно смотревшему на него митрополиту.

– Высокопреосвященнейший Владыко, вы… – Голос батюшки дрогнул. – Вы по смирению своему не осознаете, сколько вы сделали для Церкви и еще сделаете. Просто тем, что живете… Помяните мое слово, в будущем ваше имя будут произносить не просто с уважением – с благоговением. И от себя… можно еще от себя добавить?.. Когда я был в лагере, то в письмах духовным чадам называл вас из конспирации – Дедушкой. И знал, чувствовал, что Дедушка в Москве молится за меня…

Из уголка глаза митрополита медленно выкатилась слеза. Поползла по морщинистой щеке. Владыка торопливо, стеснительно промокнул ее кончиком пальца, качнул головой, сердясь на самого себя.

– А гонения… – Отец Иоанн перевел дыхание. – Вы же сами, когда писали речь Святейшему, сказали главное: и врата ада не одолеют Ее. Никому не одолеть ни Церковь, ни вас. Вспомните, через сколько всяческих испытаний вы прошли, и были среди них и горшие… Никому не дано одолеть. Ни обстоятельствам. Ни злопыхателям. Никому.

Он умолк, смутился. Отнял руку, которой, оказывается, сжимал теплую старческую ладонь владыки.

– Простите, дорогой Владыка. Простите, ради Бога.

Митрополит улыбнулся, качнул головой. Поотечески наклонился к отцу Иоанну и поцеловал его в лоб.

– Ну что ты, что ты… Спаси, Господи.

– Во славу Божию…

…Это был последний раз, когда отец Иоанн видел владыку Николая.

В начале ноября 1961 года митрополит Николай был госпитализирован в Боткинскую больницу с приступом стенокардии. В больнице состояние его улучшилось, но из палаты владыка так и не вышел. После того, как медсестра сделала ему какой-то укол, ему стало хуже, и вскоре он скончался.

15 декабря 1961-го в трапезном храме Троице-Сергиевой лавры состоялось отпевание владыки, которое возглавил Патриарх Алексий. Среди тех, кто со слезами молился в тот день за упокой души митрополита Николая, был и отец протоиерей Иоанн Крестьянкин.

Летово, декабрь 1961 года

… – Ну что они?..

– Чшш… Тихо. Не легли еще.

– Сколько их там вообще?

– Мужик один. Здоровый, гад… Бабка-хозяйка. И еще две бабы какие-то.

– Че так много-то?

– Мужик вроде как из Москвы приехал, в храме что-то сделать. А другие – не знаю.

– А поп-то где?

– А хрен его знает. В своей комнате молится, наверно.

– Ладно. Давай так: после того, как свет погасят, ждем полчаса, и тогда. Идет?

– Идет.

…Почему ему вдруг стало так холодно, отец Иоанн спросонья не понял. А ему уже нанесли удар по лицу – такой, после которого, как говорили урки в лагере, «голова