Воспитанник Шао.Том 1 - Сергей Разбоев

Могучий Кин встал. Поигрывая мышцами, вышел на середину, расправил широченные плечи, оглядел сидящих медленным взглядом умудренного учителя. Он спокоен, меланхоличен в душном воздухе замершего в ожидании зала. Медленно, выделяя нужное, заговорил:

— Если бы дело прошло успешно, никто сейчас из находящихся в зеле не прикидывал бы в уме новые варианты. Никто. Никого не интересовала бы судьба тех, кто пал от рук неизвестных и монаха, что лежит сейчас изувеченным и проклинает тот час, когда мы с бравым криком потрясателей решили выступить на стороне заинтересованных служб. Это наше дело. Теперь же, когда ожидаемая цель не достигнута, а деньги, которые лежали у наших рук, поднялись на высоту, недоступную нам в ближайшее время, всех заинтересовал вопрос, кто были те, «которые»…, а кое-кто уже не против ответственность возложить на плечи неугодного простачка.

С этими словами тяжелые глаза Кина медленно скользнули поверх головы Сана.

Сан Настойчивый побледнел. Что это? Неужели неудачу сваливают на его голову дружными усилиями нескольких рук. Или… Или, может, уже поняли его сокровенные мысли. Не может быть. Он слишком осторожен. До его тайных помыслов не добраться и сатане. Нет. Скорее всего, метят на его место. Теперь он знает своих противников. Сан будет внимательно слушать их слова. Нет и нет. Сто раз правы те, кто лишний раз напоминает — верить нельзя никому. Все слова. Все суета. А истина — она только в твоей душе, только для тебя.

Тусклые глазки Сана косо и зло посматривали из-под насупленных бровей на сидящих. Но каждый был занят своими мыслями. Казалось, перепалка не трогала эгоистичные раздумья слушателей.

Кин медленным голосом продолжал:

— Мне сорок лет. Я не один раз участвовал в соревнованиях, потасовках, яростных побоищах. Я много видел яростных бойцов и в атаке, и в защите. Мне довелось видеть бойцов без нервов, людей, не моргающих при виде проносящегося блеска вражеской сабли. Я видел профессионалов, которые с виду невыразительными движениями опрокидывали наземь поочередно нескольких серьезных противников, оставаясь при этом божественно невозмутимыми. Я много и многое видел. До Культурной революции, революции «большого скачка» редко, но еще можно было увидеть этих людей, внимательно наблюдавших за молодыми спортсменами на турнирах. Сейчас их не видно. Но они есть. И я уверен, у ниx немало достойных последователей.

Кин приостановился, помолчал, солидно шевеля емкой мускулатурой, как бы намекая, что он один из тех, о ком говорит.

— Я наблюдал действия учеников на территории складских помещений порта. Утверждаю с полной ответственностью: в умении вести бой монах, — взгляд Кина снова скользнул поверх головы Сана, — превосходит нас на ту величину, которая позволяет ему оставаться неуязвимым от наших атак на протяжении многих минут схватки, не получать опасных ударов, с какой бы хитростью и изощренностью они ни наносились.

Сан саркастически скривил губы.

— Почему ж вы, — в который раз не удержался он, указывая на Кина нервно подрагивающим пальцем, — имея такой численный перевес, не смогли ни разу поразить противника? Вы, ломающие кирпичи, доски, дробящие вековые камни?

— Доску не проломишь, если твой сокрушающий удар проходит рядом, не касаясь ее, — спокойно отвел в сторону выпад противника выступавший. Вдруг глаза его засверкали, он напружинился и быстро, вдохновенно повел отчет:

— Это был противник, достойный того, чтобы продолжать жить, достойный тех, кто его обучал. Поначалу он не нанес ни одного серьезного удара нашим младшим учеником. И только тогда, когда понял, что над ним нависла неправедная сила, стал защищаться с полной ответственностью сложившегося положения. Это надо видеть. Я не знаю, о чем он думал в минуты, когда палки и цепи с лязгом проносились над его головой. Но знаю, в какой степени страх смерти может довлеть над ним. Чем гуще сжималось баталия схватки, тем одухотвореннее был его лик: будто он не защищался, но выполнял некое действие, равно сопутствующее его жизни, как и прочие условности бытия. Казалось, мысли его не касались самих событий момента, будто это все было предрешенной предтечей его чего-то внутреннего, личностного, которое нигде, кроме самого поединка, не могло более возвысить его и утвердить. Потрясающе, когда моменты, связанные с выживанием, стоят на философском уровне осмысливания и не влияют своей устрашающей опасностью на ход всего процесса мышления. Это мастер. Состоявшийся. Редкий человек. Видеть это, сознавать, значит тоже проникнуться, пусть некоторой, но той долей древнего мастерства, истоки и следы которого сохраняются в некоторых наших монастырях. Это наша национальная гордость. То наше, чем мы так гордимся, чем спекулируем в дебатах с прочими любителями. Он опережал наших бойцов на момент последнего риска, на начальную тень грани между прошлым и будущим. Ни одного лишнего движения, ни одного боязливого дергания. Всплески быстроты и силы только при соприкосновении с противником, и поражал уже наверняка. Охватывал своим чутьем всех сразу, кто так или иначе мог угрожать ему. Действия точно нацелены на ближайшую опасность. Как он видел всех, как оценивал ситуацию, как рассчитывал свои возможности?

Кин остановился. Никому ранее не приходилось видеть его столь воодушевленным.

— Меня считают сильнейшим бойцом Шанхая. Скажу по справедливости: мы превозносили свои возможности. Преувеличивали и тогда, когда считали себя одной из сильнейших школ метрополии. Когда мы в последний раз выступали на соревнованиях? — впервые Кин в упор посмотрел на Сана. — Мне, одному из руководителей школ, трудно вспомнить это время. Слишком плотно закрыто оно завесой увещеваний, тайны и прочей безрассудной шелухи. Не ты ли, Сан, убедительно заверял нас, а главное У Чиня, что мы становимся сильнейшей организацией, и что нам следует отойти от турниров, дабы не разглашать и не показывать миру своих секретов? Не ты ли увещевал, что наши школы столь многочисленны и сильны, что на своих внутренних смотринах мы выставляем больше спортсменов, чем на региональных и зональных соревнованиях выставляет страна? Тогда ты много говорил, много доказывал. Мы верили. Почтенный У Чинь слушал тебя и внимал твоим советам.

Сан пригнулся. Неужели Кин нащупал его звено, по которому он, Сан, сбил организацию вместе с У Чинем? Неужели он?.. Сан покраснел. Лицо пошло бурыми пятнами. Он взял платок, стал усиленно вытирать пот.

— И вот теперь, — громовой голос давил Сана ниже, — все искусные маневры нашей подготовки налицо. Кроме как уличными громилами мы быть не можем. А когда-то нас уважали в спортивных кругах. Что же теперь? От рук защищавшегося погибло пятеро и позже от увечий — еще двое. И это сделал один человек, который не нападал — защищался. Вот цена нашего самомнения, чванливости. То непредвиденное, когда ответственные лица не утруждают себя смотреть дальше двери, за которой находишься. Мы, находящиеся здесь, в этом судном зале, должны доподлинно понять, что же произошло там, в доках. Потому что то, что произошло далее, никак не укладывается в нашем сознании. Мы не могли не догадываться, что монастырь, откуда родом агент, будет доступными силами помогать своему питомцу. Что в связи с этим предприняли? Ничего. Думалось, что монахам не до нас. Да и смогут ли они справиться с нами. Вот и вышло: внезапная, своевременная помощь монахов мгновенно расстроила всю нашу многочисленную ораву, не дав ей ни собраться, ни одуматься. А ведь в завершающей стадии вступили наши сильнейшие и опытнейшие кадры. Прошло не более минуты: боеспособная группа стала искать места бегства по крышам cтроений. Как свора дворняжек, злобно оскалившихся, но не осмелившихся на большее, как только поняли, что перед ними строгий дворник, не обращающий внимания на пустой лай шумной стаи. Агент исчез. Исчезли неизвестные. На земле порта осталось лежать еще одиннадцать агонизирующих тел. Большое количество охающих, ахающих и проклинающих. Вдумайтесь.

Люди в черном были настоящие мастера. Безупречные, как искусство. Великие творцы своего ремесла. Авторитетные кулаки. Не боящиеся нестоящего, не гнетущиеся сомнениями будущего. Их действия были наполнены такой уверенностью и полным сознанием того, что они делают, что думалось мне: нет и не будет у них когда-либо по-настоящему опасных врагов, могущих с ними соперничать на ровных. Такова их сила. Таково их мастерство. Полное сознание того, что они знают, чем владеют, на что способны. Потому воля их, состояние духа намного выше, чем у любого в грош живущего.

Они не преследовали, не добивали. Удостоверившись, что агент исчез, также незамедлительно сошли со сцены. Ни слуху, ни духу. Да и кому было присматриваться к ним, если одна мысль владела хвалеными потрясателями. Мы вернулись за своими товарищами. Впечатление — будто кратковременный смерч прошелся по докам, и мы пострадали от злого духа природы.