Дикая Флетчер - Кэти А. Такер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не смотрю телевизор. – Наступает молчание. – А что?
– Просто так. Держу пари, что старый добрый психопат Мартин тоже не смотрел телевизор, – добавляю я чуть тише.
Собачья еда? Зачем Джоне дюжина банок с куриным филе и печенью рядом с персиками, сладкой кукурузой и черными бобами? Собаки у него нет.
Но у него есть енот, вспоминаю я.
– Что ты делаешь на моей кухне?
– Ничего.
Я наполняю водой высокий стакан с цветочным орнаментом и приношу Джоне, поставив его на кофейный столик.
– Спасибо. – Он быстро глотает таблетку и запивает.
– Ты поспал?
– Нет. Плечо слишком сильно ноет. Оно будет в порядке, когда эти таблетки начнут действовать.
– Ты уже принимал их раньше?
– Ага. Первый раз я вывихнул плечо еще в школе. Когда играл в футбол.
– Хм. Я бы не приняла тебя за командного игрока.
Я подхожу к книжному шкафу, отмечая то, что не заметила раньше, – здесь нет телевизора.
– Я им и не был. Меня выгнали из команды в середине сезона.
Я качаю головой, но улыбаюсь, рассматривая потрепанные корешки, любопытствуя, что интересует Джону, кроме полетов на самолетах и обычной грубости.
– Это называется книгами, – бормочет он, тембр его голоса мягкий и самодовольный.
«Великий Гэтсби»… «Преступление и наказание»…
– Боже, неужели мы так литературны.
– А чего ты ожидала?
– Ну не знаю… «Как снять шкурку с белки за четыре шага»? «Сто один способ приготовления бобра»? «Что происходит, когда ваши родители родственники»? – глумлюсь я.
Он мрачно усмехается.
Здесь, наверное, более двухсот книг.
– Ты все это прочитал?
– Это то, что делают с книгами, Барби.
Я игнорирую это прозвище, потому что Джона просто пытается залезть мне под кожу, и обращаю внимание на полку, отведенную под фотографии в рамках.
– Это твоя мама?
– Ага. Давным-давно, когда мы еще жили в Анкоридже.
Я изучаю потрясающую и стройную женщину в вишнево-красном бикини, сидящую на краю причала, ее длинные белокурые локоны развеваются на ветру, а стройные ноги скрещены в районе лодыжек.
– Она очень похожа на норвежскую фотомодель, за которой я слежу в инстаграме. Очень красивая.
– Она норвежка, так что в этом есть смысл.
Рядом с ней сидит ухмыляющийся мальчик лет шести, его тощие, загорелые ноги свисают с причала, а светлые волосы блестят под ярким летним солнцем. Его пронзительные голубые глаза, такие невинные там, легко сопоставимы с глазами человека, лежащего на диване позади меня.
– Она все еще в Вегасе?
– В Осло. Она переехала обратно, когда снова вышла замуж.
– Вы часто с ней видитесь?
– Прошла уже пара лет. Я должен был навестить ее на Рождество, но сомневаюсь, что теперь поеду.
– Почему нет?
– Из-за Рена.
Он говорит это так буднично, имея в виду «А почему еще мне отменять поездку к маме на Рождество, кроме как из-за Рена?»
– Точно.
Конечно. Джона будет управлять «Дикой Аляской» и летать с моим отцом туда и обратно в Анкоридж на лечение. Джона, который даже не его кровный родственник.
– Ты все еще сможешь полететь с ним в понедельник утром?
– Полечу я или кто-нибудь другой.
В моей груди шевелится чувство вины. Я поступаю неправильно, раз уезжаю через неделю после начала лечения моего отца? Я имею в виду, я перенесла билет на более поздний срок, но должна ли я остаться дольше? Должна ли я остаться, чтобы помогать папе, пока он дома? В конце концов, я его дочь, несмотря на то, что мы только недавно познакомились. Должна ли я ему это?
А если не ему, то Джоне, Агнес и Мейбл, чтобы разделить с ними это бремя?
А если не им, то себе?
Мне нужно позвонить Саймону позже. Он всегда был моим голосом разума.
На следующей фотографии высокий, бандитский, подростковый вариант Джоны стоит с жестким и мрачным лицом рядом с человеком, одетым в военную форму. За ними припаркован истребитель. Это, должно быть, отец Джоны. Неудивительно, что у него такая красивая жена, он сам – красавец, хоть и сурового вида, с челюстью, способной смять бумагу. Я поднимаю фотографию в рамке.
– Сколько тебе лет здесь?
– Я не знаю. Может, тринадцать.
Его лицо все еще находится на начальном этапе полового созревания, определенно, мальчишеское и мягкое, губы слишком полные для остальных черт лица – если это вообще можно назвать проблемой. Юный, но уже успевший покорить сердца одноклассниц.
– Он научил тебя летать?
– Ага. Он был первоклассным пилотом.
– А ты не хотел пойти в ВВС?
– Не-а. – Наступает молчание. – Хотя должен был. Отец хотел, чтобы я пошел. Ожидал от меня этого. Я подал заявление, прошел все тесты, но, когда пришло время ставить подпись над пунктирной линией, я передумал и ушел. – В его голосе слышна мрачность.
– Но твой отец, наверное, был не против того, чтобы ты занимался тем, чем занимаешься, верно?
– В конечном счете нет. Почти в самом конце он был не против. Но не поначалу. Он не понимал, почему я хочу тратить свое время на кучку эскимосов. Это были его слова, очевидно. – Еще одна долгая пауза. – Мы не разговаривали семь лет.
– А потом вы воссоединились, когда он заболел раком? – тихо спрашиваю я.
Джона вздыхает.
– Он боролся с болезнью уже год, когда я наконец навестил его в больнице. Он умер через несколько дней.
Я украдкой оглядываюсь через плечо и вижу, что Джона смотрит в потолок над собой.
– И ты жалеешь, что не приехал раньше.
Он уже говорил мне об этом, но более незаметными способами.
– Он был слишком упрям, чтобы извиниться за все те дерьмовые вещи, которые он говорил и делал на протяжении многих лет, а я был слишком упрям и горд, чтобы простить его за это. – Взгляд Джоны перемещается на меня, где и застывает. – И я ничего не могу сделать, чтобы изменить это.
Но я могу, потому что у меня еще есть время. Неудивительно, что Джона подталкивает меня помириться с отцом, выстроить отношения там, где их нет. Он не хочет, чтобы я чувствовала тот же груз, что все еще лежит на его плечах. Его ситуация ничем не отличается от моей. И если бы в ту ночь рядом со мной не сидел Саймон и не помогал мне преодолеть обиду, разве я бы так быстро приехала на Аляску?
Джоне тоже нужен был Саймон.
Каждому человеку в жизни нужен Саймон.
Я беру другую фотографию, на которой мой папа и Джона, сидящие бок о бок в креслах пилота
