Дикая Флетчер - Кэти А. Такер

Глядя на него, лежащего здесь, блаженно мертвого для мира, с копной растрепанных волос, разбросанных по подушке, с жилистым, спутанным кустом на лице, я должна просто…

Я чувствую, как мстительная улыбка медленно растягивается на моем лице.

Глава 17

По центру Торонто невозможно прогуляться, не встретив бездомных. Они прячутся на виду у всех под слоями одеял, пока спят. Они сидят на углах улиц с бумажными кофейными стаканчиками от «Тим Хортонс», ожидая мелочи от какого-нибудь добросердечного незнакомца, а их грязные волосы свисают на мрачные лица.

Иногда я задавалась вопросом, как выглядят такие люди под всей этой грязью и нищетой. Что может сделать с ними горячий душ, расческа и бритва. Возможно, горожане не будут ускорять шаг, проходя мимо них, не будут так явно игнорировать. Если посмотрят на них в другом свете.

Примерно так же, как я сейчас смотрю на Джону, довольно-таки потрясенная тем, на что способны кухонные ножницы и машинка, которую я обнаружила в шкафчике в ванной.

Предполагалось, что будет всего один взмах ножницами. Один весьма заметный клок, отрезанный с правой стороны его бороды, – один из тех розыгрышей, которые парни проделывают со своими друзьями, когда те отрубаются пьяными на диване. Достаточный ущерб, чтобы заставить Джону начать действовать, когда он очнется.

Но затем я подумала: «А что, если он оставит все как есть, просто чтобы сводить меня с ума?» Потому что это вполне в его духе.

Поэтому я начала стричь.

Он не шелохнулся ни разу.

Ни когда я срезала горсти волос, заляпанных кровью. Ни когда в тишине гостиной раздалось жужжание машинки для стрижки. И ни тогда, когда я осторожно – самым деликатным образом – подстригала и расчесывала бесформенный куст, покрывающий половину его лица. Он уменьшался и уменьшался, пока я не освободила полные, мягкие губы, острые скулы и обещание точеной челюсти, которая, как я знала, скрывалась под этими зарослями.

Теперь у Джоны густая, но аккуратная борода, из тех, что вызывают зависть у мужчин и заставляют подружек и жен пихать журналы в лица своих бородатых благоверных, требуя: «Сделай свою такой же!»

Но я не остановилась и на этом. Я подстригла его растрепанную шевелюру, подбрила бока и затылок – настолько хорошо, насколько смогла, учитывая его горизонтальное положение. Я оставила полоску волос длиной около шести сантиметров на макушке, которую уложила, потому что, о чудо, в трюмо Джоны была припрятана старая бутылка дешевого геля.

Теперь я сижу и любуюсь этим суровым красавцем, которого обнаружила под дикими темно-пепельными волосами, мирно спящим, и мне так и хочется провести рукой по его лицу. Он даже более привлекательный, чем на фотографии, от которой я пускала слюни ранее, его лицо с возрастом и весом стало полнее, тонкие линии придали ему больше мужественности.

И я задаюсь вопросом, как, черт возьми, все превратилось из простого акта возмездия в то, что я сижу здесь, восхищаясь этим попустительским ублюдком?

Я стону.

– Ты – осел, даже когда ты в бессознательном состоянии, не так ли?

Его голова смещается вправо, и я резко вдыхаю. Задерживаю дыхание, когда его веки начинают трепетать.

И издаю тяжелый вздох облегчения лишь после того, как Джона снова успокаивается.

Мне лучше не быть здесь, когда он проснется, понимаю я, когда нарастающий ужас вытесняет всю ту славу, в которой я грелась до сих пор.

Потому что как отреагирует Джона, когда увидит, что я сделала с ним? Посмеется ли он над этим в стиле «хорошо придумано»?

Или я только что зашла слишком далеко?

Я имею в виду, я отстригла волосы выжившему в авиакатастрофе, пока он отсыпался от полученных травм.

В моей груди нарастает тревожный трепет, пока я собираю очевидные улики и спешу на кухню.

Дело не только в том, что он забрал мою одежду, напоминаю я себе, запихивая свое оружие в ящик и забрасывая пакет с волосами под раковину. Он был мудаком по отношению ко мне снова и снова. И вот, наконец, я не выдержала. Вот что случается, когда ты заводишь кого-то слишком далеко – он срывается и отрезает тебе все волосы, пока ты спишь.

Я беру блокнот и ручку, которые лежат на столе, и набрасываю краткую записку, а затем оставляю ее на тумбочке рядом с таблетками и полным стаканом свежей воды для него, когда он проснется. Довольно убогое предложение мира.

Если раньше я намеревалась использовать свой багаж вместо тарана, то теперь на цыпочках выхожу за дверь и спускаюсь по ступенькам, стараясь не издать ни звука. Это абсолютный кошмар – тащить на себе все эти увесистые чемоданы по мокрой, болотистой земле, и к тому времени, когда я наконец добираюсь до безопасности отцовского дома, у меня уже горят руки.

Папа устроился в своем кресле в гостиной. Он отворачивается от бейсбольного матча по телевизору и смотрит на меня.

– Как дела у нашего парня?

Такой простой вопрос, а на меня накатывает внезапное чувство вины.

– Он уснул. Он принял какие-то таблетки, которые его вырубили.

– Уверен, ему нужен отдых. Это был тот еще денек. – Отец закрывает рот, чтобы не закашляться.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Я заметила, что он кашлял и во время ужина.

Он отмахивается, несколько раз прочищая горло.

– Не надо было бегать по полям, вот и все. Значит… вы двое много успели сделать сегодня?

– Немного. Он вырубился довольно быстро.

– Какое-то время ты провела там. – В папином тоне есть что-то странное, что-то, что я не могу распознать.

Я бросаю взгляд на часы на стене. Почти одиннадцать.

– Я еще покормила Бандита, а потом… провела какое-то время за книгами. – Я запинаюсь на своих словах и отвожу взгляд, когда мои щеки вспыхивают, надеясь, что папа пока не умеет читать меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я что-то скрываю.

Но я не могу заставить себя признаться в том, что я только что сделала с Джоной.

Что, если отец скажет, что я переборщила?

Что, если он разочаруется во мне?

– Нашла что-нибудь интересное?

– Что?

– В тех книгах… – Папин взгляд падает на мои пустые руки.

– О. Нет, я не большой любитель чтения. Что-нибудь интересное по телевизору?

– Не-а. Я просто врубил его ненадолго. Вечером я немного посидел на крыльце. Вы с Мейбл постарались, чтобы оно выглядело неплохо. Вернули меня на несколько лет назад.

– Подожди, пока солнце не сядет.

У нас оказалось достаточно старых рождественских гирлянд, чтобы дважды обмотать