Сломленный бог - Гарет Ханрахан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шпат, Шпат – несбывшаяся надежда. Полная моральная ясность Иджа, но смиренная горем, пониманием расплаты за неудачи. Со Шпатом на месте мастера Братство могло бы стать не просто воровской шайкой – настоящим движением, силой, способной взяться за колеса бесчеловечного механизма города и раскрутить их в обратную сторону. Сам по себе Раск лишь ухарь, лезущий на чужую поляну, избалованный драконий князек, без понятия о гвердонском прошлом и смысле Братства. Но Раск не сам по себе. С ним благословление сына Иджа, с ним плечом к плечу стоит Бастон. Из него мог получиться вождь, который сегодня так необходим, а что чужестранец – и пусть. Ведь это же так по-гвердонски! Здесь все кто откуда. Даже первые люди, заселившие город, сперва нашли его заброшенным и пустым.
Однако есть еще и дракон. Есть и дракон. Бастон сунул руку в карман и нервно потер друг о друга белые камешки, как священник перебирает четки.
Поезд заскрежетал и остановился. Бастон открыл дверь на платформу, в толпу заводских рабочих с тусклыми лицами, и закашлялся от испарений здешней подземки. Маревые Подворья.
Вопрос с драконом откладывается на завтра.
* * *На сегодня хватит разборок с «Манделем и Компанией». Вообще-то, разборок с «Манделем и Компанией» хватит на целую жизнь. «Мандель и Компания», выражаясь буквально, – это крепость. До того как Гвердон расширился в размерах и влиянии, старый город защищали стены и башни, и цеха Манделя расположились у их границ. Большую часть старых стен давно растащили падкие до кирпича каменщики, но не здесь. Форт Манделя отчасти вобрал в себя древний оплот, новые укрепления громоздились на старом камне. Местами пролегали выбоины, должно быть, сообразил Бастон, еще с осады трехсотлетней давности, когда Хранимые Боги низвергли культ Черного Железа. Если старое строительство уцелело, то это подтверждало достоверность слов Хейнрейла о секретном туннеле – но необходимо убедиться в этом наверняка.
Маревые Подворья раскинулись вдоль прежней стены. Индустриальный пейзаж – пучки трубопроводов, что расползались, как исходящие паром стальные кишки, ангары, фабрики и угрюмые в багровом зареве переработочные цеха. Дороги здесь широкие. Так и должно быть, иначе не пройдут груженые фуры на рэптекиновой тяге, колесящие между фабричных зданий. Поодаль, как скелеты-великаны, возвышались современные башни алхимиков. Сплошь сталь, листовой металл и выращенная в чанах кость вместо подобающего городу темного камня.
Крепость Манделя, вероятно, старше остальных Маревых Подворий, зато ее оборона с иголочки, новая. Местные сторожа обходили периметр в шлемах с тавматургическими линзами и дыхательными масками, совсем как у городского дозора. С противочарами, чтобы улавливать зловредные чудеса и волшбу. Человек способен был взобраться на эти укрепления, но Бастону не нравились щели между плитами. В таких темных провалах можно спрятать что угодно. Жала. Зеленую слизь. Дымолезвия, извергающие взвесь, что отсечет тебе пальцы. Четыре стены образовывали вокруг предприятия Манделя квадрат; наливные баки и эфирные чаны высились над парапетом, позволяя предположить, что внутренний двор заполнен промышленными установками.
Отвесные, неприступные стены, нависшие, как утесы, над меньшими постройками Маревых Подворий, напоминали Бастону старый квартал Алхимиков. Потребовалось Помойное Чудо, мученичество и чудесное перерождение Шпата, чтобы разрушить прежнюю алхимическую цитадель. Чтобы пробить укрепления «Манделя и Компании», понадобится нечто столь же божественное.
Вир казался не менее обескураженным. Высмотрев пушечные гнезда и эфирные чаны на верхних ярусах, он покачал головой:
– Перед такой твердыней отступит даже Прадедушка.
– А мы должны справиться. – Стоя в тени входа в подземку, Бастон пробежался по крепости цепким взглядом, старательно подмечая подробности.
Напротив спуска к поездам стоял памятник какому-то покойному гильдмастеру с чашей алхимиков в руках. Бастон дотянулся и подкинул в чашу кусочек мрамора.
– Идем, – сказал он.
Вир расправил плечи. Приладил к лицу холодную усмешку, придававшую ему схожесть с Раском. С гордо поднятой головой он зашагал по улице, сторонясь повозок. Гулко стукнул в дверь. Вплотную стена казалась еще выше, нависая, точно кракенова волна из черного камня. Над дверью была вырезана ниша, и в ней укрепили стеклянный бачок с зеленой жидкостью – и огромным глазным яблоком, с Бастонов кулак. Живая тварь уставилась на Бастона сверху вниз и, казалось, взывала к нему с мольбой.
– «Мандель и Компания» ведут поставки по всему миру. – Вир посмотрел вверх, подставляя лицо под глаз. – Им не нужно объяснять масштаб возможностей Гхирданы.
Дверь открылась. Лакей пригласил их войти:
– Господин Мандель примет незамедлительно.
Их пропустили за внешние стены крепости, но вместо центрального дворика лакей направил их в другую дверь и повел по длинному коридору в коврах. Портреты на стенах повествовали о славных свершениях алхимической гильдии, увековечивая ученых мужей и жен. На их бледные лица падал свет стеклянных сосудов и горящих горнил. Некоторые из лиц Бастон распознал – рыжеволосая дама со свечой, должно быть, Роша, сгинувшая в Кризис прошлая гильдмистресса. Смутно помнились и некоторые политики – памятные в основном тем, что брали взятки у прежнего Братства. Групповой портрет изображал основание гильдии под угрюмым взором церковника из Хранителей.
Другие картины показывали плоды их трудов – как горят городские руины, как алхиморужие стирает в пыль целые армии, как в чанах нарождается новая жизнь. Вот сальник, и никакого таланта художника не хватило бы придать восковому страшиле достойный вид. Сальник в форме стражника стоял на рисунке под виселицей, выставляя тело Иджа напоказ, как трофей.
В конце коридора необъятный холст преподносил зрителю последние минуты вторжения. Богиня войны Пеш, расставив ноги над разгромленным городом, рвала когтями в прах церкви и башни. Здесь не было и следа скороспелого союза между городским дозором, святыми Хранителей и солдатами Хайта – всеми теми, кто давал захватчикам отпор. Никаких признаков и драконов, чья грозная мощь позволила скрепить перемирие. Вторжению противостояло одно – божья бомба в небесах, нарисованная как чистый, обжигающий свет. Сама великанша Пеш казалась не вполне материальной по сравнению с бомбой алхимиков.
Бастон подметил, что рама огромного полотна была украшена серебряным листом и сапфирами. Целое состояние вбухали в эту экстравагантную причуду, которую увидит лишь горстка избранных, тогда как в тени этих мрачных стен голодают люди. На картине гигантские ступни Пеш попирали знакомые улицы Мойки. Бастон провел по картине рукой. И спрятал в раме второй мелкий камешек.
За другими
