Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей - Мэттью Дикс

тогда, когда все принимают ваше преувеличение. Если я только делаю вид, что преувеличиваю, пытаясь убедить публику в том, что работаю честно, это не преувеличение, а ложь – и такая ложь недопустима.

Когда я рассказываю слушателям о том, как моя жена-еврейка выбирала свою первую рождественскую елку, которая была «семь футов в ширину и три в высоту», все понимают, что я преувеличиваю: никто не думает всерьез, что елка может быть такой большой. И поэтому смеются.

И хотя преувеличивать легко, делать это тоже нужно с умом. Параметры «семь футов в ширину и три в высоту» были тщательно подобраны после того, как я отмел другие варианты. Уж не знаю почему, но именно «семь на три» оказались намного смешнее, чем «девять на четыре» или «пять на два».

Я перепробовал все, а не просто вставил в историю первое попавшееся преувеличение. Я понял, что слова важны, а решения должны быть обоснованны и взвешенны.

Юмор может быть невероятно полезным инструментом в сторителлинге. Большинство людей хотят лишь рассказать забавную историю, и при должных стараниях и работе над деталями чаще всего это достижимо. Но помните: юмор – необязателен. Есть множество потрясающих историй вообще без юмора, но при этом они эффективны и все их любят.

Юмор – это опция. А вот без души не обойтись.

Глава семнадцатая. Поиски висячих концов в вашей истории (или Что это вообще такое было?)

С 1984 по 1989 год я в составе маршевого оркестра региональной средней школы Блэкстоун-Миллвилл играл на бас-барабане и разных перкуссионных инструментах. Там все было серьезно. Мы исполняли сложные шоу в перерывах между таймами, хотя у школы не было ни футбольной команды, ни даже поля. Тренировались на школьной парковке, разрисованной дворовыми маркерами. Трудились не покладая рук. Все пять лет, что я играл в оркестре, мы побеждали на конкурсах Массачусетса и дважды – в Новой Англии. Я маршировал на параде в честь Дня благодарения, организованном розничной сетью Macy's, на параде роз, ходил по главным улицам Disneyland и Disney World. Это вам не шуточки.

Каждое лето я на неделю уезжал в лагерь, где мы готовились к следующему сезону. Руководство оркестра возило нас в кампус колледжа или на пустующую военную базу, где мы могли репетировать выступления на предстоящий год.

В первые несколько лет в оркестре, до изменений в законодательстве Массачусетса, пребывание в лагере сопровождалось еще и издевками, а их было – множество. Например, обязанность таскать барабаны более старших участников оркестра, терпеть бомбы из крема для бритья, обстрелы углекислым газом из огнетушителей, а иногда и акты насилия. Я сам не раз становился жертвой старшекурсника, который рассекал мой череп классным кольцом[20], норовя снять с меня скальп. В 1980-х Америка была совсем другой. Прав был Джон Хьюз: время принятия и единства еще не пришло в государственные старшие школы.

Но самой страшной пыткой (помимо, собственно, физического насилия) был так называемый «тестомес». Один или несколько старшеклассников бросали ребят помладше в ванну и засыпали всем подряд: мукой, сахаром, крахмалом, дрожжами. Потом заливали жертву теплой водой – до тех пор, пока эта смесь не превратится в липкую субстанцию, пристававшую к коже. Как правило, такое проделывали перед трехчасовой репетицией под палящим августовским солнцем – чтобы на теле жертвы образовалась аппетитная корочка.

Скрыть это было невозможно – если уж ты попал в «тестомес», об этом знали все. Это было липко, неприятно и просто стыдно. Однажды за обедом я вдруг понял, что забыл в спальне ноты, и пошел за ними. Я не заметил, как за мной по пятам увязались трое старших ребят, в том числе и Эдди – самый жестокий человек из всех, кого я знал. Эдди чаще других старшеклассников рассекал мою голову своим кольцом. Я боялся его больше всех на свете. Вместе со своими дружками Эдди поймал меня на выходе из спальни и притащил в холл, через их спальню – в ванную. У меня не было против него ни малейшего шанса. Тогда я был тощим 14-летним доходягой, весившим не более 100 фунтов[21]. У меня еще не было ни щетины на лице, ни волос на груди, а сам Эдди и один из его приспешников уже красовались пышными усами. Один из старшеклассников работал на полную ставку. Они были взрослыми мужчинами, а я – пацаном.

Эдди со своей бандой запихнули меня в ванну и начали «месить тесто», стянув с меня рубашку и засыпав смесью. Оказавшись в ванне, я перестал сопротивляться – какой смысл бороться с неизбежным? Я обратился к единственному доступному мне оружию: собственному языку. Я обзывал их трусами, хулиганами, будущими неудачниками.

– Трое на одного? Вы что, стайка цыплят? Да вы же вдвое здоровее меня, а завалить можете только втроем? Отстой!

Лицо Эдди помрачнело. Я думал, такое бывает только в романах Стивена Кинга, – но нет, сейчас я стал свидетелем этому в реальной жизни. Он сжал кулаки, явно закипая. Я посмотрел на парней за его спиной. Наши взгляды встретились. Они знали, что сейчас будет, – повернулись и вышли в коридор.

Эдди избил меня прямо в ванной. Никогда еще мне не было так больно. Я едва заставил себя не плакать.

На своих семинарах я разрешаю студентам выбрать случайную идею для истории из собственного списка нерассказанных сюжетов. На момент работы над этой книгой в моем списке более 500 возможных идей (это разные эпизоды прошлого и то, что родилось в результате моего упражнения «Уроки жизни», то, что я превратил в «годную историю»). Многим это число кажется нелепым – но лишь потому, что они не делали эти уроки все последние шесть лет, как я.

Когда студенты выбирают число, я вслух «демонстрирую», как из одной фразы сделать историю. Это самая рискованная часть моих семинаров: студентам предоставляется возможность наблюдать за моей работой над новой историей – как в реальной жизни. Они слушают и смотрят, как я рассказываю о своем «пятисекундном» моменте, выстраивая начало, применяя свои стратегии, принимая решения, то и дело останавливаясь и начиная все заново. Они будто заглядывают мне в мозг, когда я думаю, обрабатываю и корректирую информацию. Они видят, как этот процесс разворачивается в реальном времени.

И еще это моя самая нелюбимая часть любого семинара – потому что я чувствую себя голым, выставленным на всеобщее обозрение, безо