Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей - Мэттью Дикс

Например, в истории под названием «Бродяга и коза» я рассказываю о том периоде, когда не имел крыши над головой. Почти в самом конце я говорю: «От бродячей жизни меня спасли свидетели Иеговы. Я ночевал у них в чуланчике рядом с кухней, которую они превратили в крохотную спаленку. Вместе со мной жил еще один парень, тоже из свидетелей, по имени Рик, который во сне разговаривал на разных языках, и домашний питомец – коза».

РАССКАЗЧИКАМ В СТОРИТЕЛЛИНГЕ

НЕОБХОДИМО, ЧТОБЫ ЛЮДИ

СМЕЯЛИСЬ ТОЛЬКО В НУЖНЫХ

МЕСТАХ. ЮМОР – КРАЙНЕ

ВАЖНЫЙ ИНСТРУМЕНТ

В БОЛЬШИНСТВЕ ВЫСТУПЛЕНИЙ,

НО ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЕГО СТОИТ

С УМОМ – ИЛИ НЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ

ВОВСЕ.

Коза в этом абзаце – самое смешное слово, потому что из всех самое неожиданное. Это главный сюрприз, и потому произносить его нужно в последнюю очередь. Это тот самый мяч, которым я сбиваю свою пирамиду из бидонов. Понимаете, что в этом примере играет роль пирамиды? Это слова «спасли Свидетели Иеговы», «чулан», «крохотная спаленка», «Рик», «разговаривал на разных языках», «домашний питомец». Целая груда бидонов. Возьмем последние слова: «домашний питомец». Их я подбирал с особым вниманием. Я произношу их медленно, с отчетливой паузой, чтобы подчеркнуть элемент неожиданности. Когда я говорю «домашний питомец», публика думает: «Собака? Кошка? Попугайчик? Хомячок? Да хоть вьетнамская вислобрюхая свинья. Но коза?»

Коза – это смешно, но только когда произносишь это слово как следует. Когда за меня эту историю рассказывают мои друзья, звучит это так: «Мэтт однажды спал с козой. И еще с чуваком, который разговаривал во сне. Хотя на самом деле он разговаривал во сне на разных языках. Они все спали в чуланчике рядом с кухней, в доме свидетелей Иеговы».

Они попросту убивают юмор – а все потому, что им не терпится произнести слово «коза». Но они совершенно не пытаются рассказать про козу хоть сколько-нибудь смешно. И еще не задействуют принцип «но» и «поэтому» – только ужасную череду сплошных «и». Я же беру забавный момент (однажды я жил в одной комнате с козой) и превращаю его в уморительно смешной, жонглируя словами вокруг него.

В этом искусство «Бидонов и бейсбола»: взять потенциально юморные моменты и рассказать их как можно веселее. Чтобы вызвать смех, пирамида из бидонов необязательно должна быть огромной (например, слова о «машине размером с коробку из-под печенья» тоже вызывают характерную реакцию). Конечно, «пирамида из бидонов» тут совсем небольшая, поэтому люди чаще всего только хихикают – и все же элемент неожиданности присутствует.

«Машина размером с…» – это мой бидон. Он как бы настраивает слушателей на то, что дальше я уточню размер машины. «Размером с газонокосилку на колесиках», или – «с лошадь», или «с кровать кинг-сайз», или «с обеденный стол». Все это, возможно, смешно – но не так забавно, как сравнить машину с коробкой из-под печенья, потому что именно коробка в данном случае – самый неожиданный вариант. Я сравниваю не с другим автомобилем или с каким-нибудь крупным предметом, но с небольшим контейнером для еды. А то, что это именно коробка из-под печенья, добавляет комизма.

Как ни странно, чем конкретнее, тем выходит смешнее. Например, если я скажу «Я наливаю воду в миску с отрубями, потому что купить молока мозгов не хватает» смешнее, чем «Я наливаю воду в миску с хлопьями». Почему? Конкретизировать – весело.

Детки и блендеры

В основе этого приема лежит мысль о том, чтобы объединить две вещи, редко встречающиеся в одном контексте, тем самым достигнув комичного эффекта. В истории о том, как Элиша узнала о моем голодном детстве, я описываю Чарли таким образом:

«Не считая привычки кусать маму за попу (которая лично мне вполне понятна), Чарли – самый милый мальчик на свете. Его первым законченным предложением было „Спасибо, мама“, а когда нужно поменять подгузник, он кричит: „Покакал!“ Когда я прихожу домой с работы, Чарли – первый и нередко единственный человек, который меня встречает. Чарли просто-таки излучает любовь. Но когда речь заходит о еде, мой славный трехлетний ангелочек превращается в маленького засранца».

В этом месте публика обычно смеется, потому что трехлетних детей редко называют засранцами – особенно после того, как только что назвали славными маленькими ангелочками.

В истории о том, как бабушка вырвала мне молочный зуб, я называю ее садисткой. Эти два слова – «бабушка» и «садистка» – тоже редко ставят вместе, и оттого они вызывают смех.

Рассказывая о том, как в детстве проглотил монетку, я описываю камин, у которого сижу, когда происходит это самое проглатывание. Это довольно большой электрический камин, который мои родители заказали по каталогу. Из пластикового кирпича, с полкой под дерево (на самом деле она тоже из пластика). На полке – фотографии в рамках, те самые, которые шли в комплекте к камину, когда моя мать его только купила. Это светловолосое, светлокожее семейство – гораздо более счастливое на вид, чем наша семья.

Над этими словами тоже всегда смеются, хотя я просто излагаю факты. А смеются потому, что обычно камины сделаны не из пластика и не подключаются к сети, их не заказывают по каталогу, а в рамки вставлены не вырезки из журналов. Все эти нестыковки в совокупности производят комичный эффект.

Стал бы я так подробно описывать камин, если бы людям было не смешно? Вряд ли. Но это описание идет в начале истории, а вы знаете, как на этом этапе важен смех.

Мой любимый пример приема «Детки и блендеры» – песенка из «Улицы Сезам» под названием «Один из предметов не похож на другие». Рассказчики постоянно применяют его в своих выступлениях, упоминая какие-нибудь три вещи, из которых третья отличается от первых двух. Мой самый любимый рассказчик, Стив Циммер, использует его в своей истории «Районный дозор». История о том, как семью Стива не пригласили на гавайскую луау[19], и они решили устроить семейное барбекю, где были «Циммеры, ветчина с ананасами и отчаяние». Здесь есть «третий лишний элемент», и это смешно.

Разумеется, существуют и другие приемы, позволяющие сделать историю смешнее, но, на мой взгляд, эти две стратегии – наиболее действенные и целиком основаны на эффекте неожиданности.

Есть и другая форма «Деток и блендеров» – преувеличение. В этом случае мы даем нестандартное описание предмету, который обычно описывают иным образом, – и это вызывает смех. Но это работает только