По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев

жалобно воскликнул председатель. — Как вы объясните, Борис Григорьевич? — повернулся он к Николаеву. Но того и след простыл. Увидев, что его махинации раскрыты, он просто-напросто сбежал из кладовой.

Посетовав по этому поводу, комиссия стала производить проверку дальше.

— А здесь вино? — постучал по бочке Углов. — Тоже надо проверить.

Шлангом накачали из бочки в бутылку. Первым попробовал все тот же неугомонный Углов.

— Вода! — произнес он, поморщившись и сплюнув. — Чистейшая вода. Граждане, да этот Николаев — самый настоящий жулик. Прохвост. А мы его упустили…

Скрывшийся из кладовой Николаев был задержан через несколько дней на улице при проверке документов патрулями. Доставленный в милицию, он признал свою вину лишь частично. Недостачу по кондитерской базе объяснил тем, что отпускал товар без карточек разным лицам, действуя так якобы по указанию руководящих работников пищеторга. Себе же он, Николаев, дескать, не взял ни грамма…

Существенные показания дала его жена Надежда Кухарец, совместная жизнь которой с Николаевым продолжалась всего две недели. 19 марта она познакомилась с Николаевым на улице, была приглашена к нему домой пить чай, а 25-го уже расписалась с ним в загсе. На следующий день после женитьбы Николаев повел свою молодую двадцатилетнюю супругу на Мальцевский рынок. Там он приобрел для нее шерстяной жакет, шелковое белье, чулки. Расплачивался за покупки не только деньгами, но и шоколадом, который извлекал из находившегося при нем портфеля. Шоколада было так много, что его хватило не только на приобретение вещей, но и чтобы поесть самим.

— Откуда его у тебя столько? — спросила Кухарец.

— Ешь и не спрашивай, — ответил Николаев. — Все законно. Не беспокойся.

За те две недели, что они прожили вместе, Николаев ни разу не приходил домой с пустыми руками. Все что-нибудь да приносил. Заказав для Кухарец сапожки, он расплатился с сапожником целой коробкой шоколада. Шоколадом угощал и приходивших к ним гостей.

Кухарец потому давала такие подробные показания, что ей нечего было терять. Брак с Николаевым оказался явным просчетом. Все надежды на то, что, выйдя замуж, она будет жить обеспеченно, по крайней мере в условиях блокады, рухнули. Не успела выйти замуж, как супруга посадили.

Кухарец была не единственной «блокадной» женой Николаева. До этого он три месяца жил с работницей кладовой Надеждой Буровой. Когда Николаев объявил Буровой, что к нему придет другая женщина, с которой он будет жить, Бурова ушла, не предъявляя особых претензий. С Николаевым ее ничто не связывало. Никаких чувств у нее, так же как и у Кухарец, к этому уже немолодому, имевшему шестнадцатилетнюю дочь, человеку не было.

Николаева вполне устраивала скромная должность кладовщика кондитерской базы. Он вел себя так, будто все эти конфеты, шоколад, изюмовый джем, вино, с таким трудом доставлявшиеся в осажденный Ленинград с «Большой земли», принадлежали лично ему. Он брал кондитерские изделия, чтобы угощать женщин, чтобы обменивать на вещи и просто есть. Пока другие голодали, умирали от истощения, от дистрофии, Николаев буквально обжирался. «Я на эти конфеты смотреть уже не могу», — признавался он. Николаев действовал на складе, как настоящий грызун. Съест то, попробует это. Откусит от одной плитки шоколада, бросит, начнет другую. Он опустошил целую бочку плодоягодного вина.

Конечно, если б приходившие на базу ревизоры не столь безответственно выполняли свои обязанности, они бы давно схватили хищника за руку. Но ревизоры были слишком доверчивы. Они лишь бросали беглый взгляд на штабеля коробок и ящиков. А между тем многие из этих коробок и ящиков были давно опустошены. Содержимое бочки ревизоры тоже ни разу не проверяли. Однажды кто-то из ревизоров подошел к бочке, потолкал, услышал, что в ней что-то плещется, решил: вино. А в бочке была… вода, которую Николаев наливал туда ведрами, после того как все вино было выпито.

Ревизоры были беспечны, а директора магазинов, которые получали от Николаева товар, слишком добры. Попросил Николаев Таранову принять вместо одного сорта конфет другой, и она согласилась. Так же поступила и заместитель директора соседнего магазина Балакина.

Всего Николаев похитил 1002 килограмма шоколада, 999 килограммов конфет, 25 килограммов джема, 246 литров вина. Его ссылки на то, что он делал это якобы по указанию руководящих работников райпищеторга, не подтвердились. Учитывая тяжесть преступления, совершенного Николаевым в условиях военного времени, суд приговорил его к высшей мере наказания — расстрелу.

И еще об одном деле из судебного архива блокадной поры мы хотим рассказать. Его «герои» — работники одной из столовых.

Правильно налаженное общественное питание имело во фронтовом городе огромное значение. Многие столовые в Ленинграде носили название рационных. Ленинградцы отдавали сюда свои карточки, становились на рацион. И работники столовых обеспечивали их трехразовым питанием. Они несли ответственность за то, чтобы люди полностью получали те продукты, которые им полагались по норме. Та пищеточка, о которой идет речь, тоже была рационной. Но…

Началось все с документа, написанного и подписанного командиром роты строительного батальона, питавшегося в этой столовой. Товарищ Величко сообщал, что приготовляемые здесь супы безвкусны, кроме воды, соли и крупы, ничего не содержат, никакими специями не заправляются. Каши — жидкие. Масло в них обнаружить трудно, так как оно не подается отдельным кусочком даже тогда, когда для этого есть возможность, а кладется прямо в котел.

Большинство питающихся в этой столовой — подростки 15—16 лет, окончившие школу ФЗО, дети воинов, сражающихся на фронте. Есть среди них и сироты, о которых надо проявлять особенную заботу. Но, судя по всему, работники столовой, где дети питаются, не заинтересованы в этом.

Так писал Величко. Его документ попал в руки сотрудников милиции, прокуратуры.

Первые же допросы показали, что не неопытностью поваров, не отсутствием продуктов объясняется, почему в этой столовой супы и каши водянистые, невкусные, малопитательные. Причина заключалась в другом. Здесь занимались хищением продуктов. И занимались давно, бесстыдно и нагло.

Всем распоряжался руководящий повар — Никифоров. Это был уже немолодой мужчина, обрюзгший, рыхлый. Его белая рабочая куртка, колпак и передник всегда были не первой свежести.

Никифоров был из старых поварских кадров, начинавших свою работу еще до революции. В 1892 году подростком приехал он в Петербург, чтобы учиться поварскому делу. Его обучение проходило сперва в ресторане Европейской гостиницы, а затем в гостинице «Виктория». Некоторое время Никифоров работал поваром в частных домах, а в 1913 году открыл собственную столовую на 2-м Муринском проспекте. И хотя после революции работать Никифорову пришлось уже в системе советского общественного питания, замашки у него на всю жизнь остались старые. Да он и не хотел от них избавляться.

Грубый, невежественный, он обращался на кухне с подчиненными высокомерно, говорил