По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев

всем «ты», при случае мог обругать и даже толкнуть. Он и тех, кого обслуживал, — посетителей столовой, — не уважал. «Разве они, советские, понимают толк в еде? — говорил он, делая ударение на слове «советские». — Вот раньше… «консоме тортю», суп «Мари-Луиз», «филе де диндон а ля кардиналь»… Одни названия чего стоили!» И вот этот-то человек оказался в дни блокады во главе производства в столовой.

Поваром работала Мария Лебедева, смазливая женщина с лукавыми глазами. Проводив на фронт мужа и отправив в эвакуацию шестилетнего сынишку, она осталась в Ленинграде. Один из ее ухажеров — некто Крылов — помог ей устроиться на работу к Никифорову. Не прошло и месяца, как Лебедева стала любовницей старика руководящего. Разница между ними в возрасте нисколько не смущала ее. Наоборот, это дало ей возможность прибрать Никифорова к рукам. Через некоторое время она стала в столовой главной фигурой. Никифоров даже переложил на нее часть своих обязанностей. Перестал присутствовать при закладке продуктов в котлы, полностью передоверив эту процедуру Лебедевой, отдал ей ключи от кладовой.

Самого его интересовала главным образом выпивка. Дня не проходило, чтобы руководящий не был пьян. В разгар рабочего времени он нередко уходил к себе в конторку и прикладывался к бутылке.

Выпив, шеф-повар запирал в конторке дверь и укладывался тут же спать.

Спиртное он доставал через мужа хлеборезчицы Евдокии Вишняковой.

С Григорием Вишняковым Никифоров когда-то работал в одной столовой: он, Никифоров, — поваром, Вишняков — булочником.

Вишняков был под стать своему дружку. В Петербург он приехал мальчишкой и поступил учеником к булочнику Селиверстову. Это было в 1906 году. До 1924 года Вишняков работал в частных пекарнях, а в 1924-м нашел компаньона и открыл вместе с ним собственное заведение, где выпекал булки, сайки и калачи. Но кончился нэп, частные булочные прекратили свое существование, и Вишняков волей-неволей вынужден был пойти булочником на 1-й государственный хлебозавод.

В 1940 году его судили за кражу сливочного масла и приговорили к одному году лишения свободы. Из заключения Вишняков вышел тогда, когда уже началась война, — в августе 1941-го.

Сперва он работал в столовой, а затем, когда многие предприятия общественного питания из-за отсутствия продуктов, воды и света закрылись, никуда устраиваться не стал, а занялся спекуляцией водкой и спиртом, которыми его снабжал некий Грапман. Работая сварщиком в автопарке треста очистки города, Грапман получал для подогрева карбюраторов спиртовую пасту, но в дело ее не употреблял, а оставлял для обмена на продукты.

Никифоров расплачивался с Вишняковым за спиртное пшеном, рисом, шпиком, которые брал из кладовой. Кроме того, Вишняков в столовой кормился, получая приблизительно один обед в два дня, понятно, без всяких карточек.

— Ты, Гришка, держись возле меня, — говорил с важностью Никифоров, останавливаясь около хлебавшего суп Вишнякова и пошевеливая короткими толстыми пальцами. — За моей спиной тебе никакая блокада страшна не будет…

Следственные органы установили, что из столовой было похищено около 15 тонн нормированных продуктов. Помимо того, за счет «экономии», под которой подразумевалось разбавление пищи водой, преступники создали у себя в кладовой излишки ряда продуктов, шедших у них на обмен. Лебедева, например, без конца приобретала платья, модельные туфли, жакетки, золотые серьги, кольца.

У следователей не мог не возникнуть вопрос: как же так могло получиться? Почему в течение длительного времени Никифоров и Лебедева безнаказанно расхищали народное добро? Почему никто не схватил их за руку?

А работники районного треста столовых? Куда смотрели они? Ведь на предприятиях торговли и общественного питания регулярно проводятся ревизии. Неужели Никифоров и Лебедева действовали так ловко, что ревизоры ничего не могли обнаружить?

Следственные органы установили, что, во-первых, длительное время трест никаких ревизий не проводил: «Блокада! Тяжелые условия! Ни света, ни топлива! Какие уж тут ревизии!» А во-вторых, некоторые работники треста сами были связаны преступной ниточкой с хищниками из столовой. Что же касается работников столовой, то они молчали но простой причине: добрая половина их состояла из «своих» людей. Судомойкой работала тетя Лебедевой — Татьяна, ночной уборщицей другая тетя — Анастасия. Каждый старался урвать кусок из норм, полагающихся столующимся. Анастасия каждое утро, выходя из столовой, выносила продукты.

Моральное падение всех этих людей началось не сразу. Оно происходило постепенно. Старший бухгалтер треста К. А. Ивановская, например, заходя в столовую «попить чайку», сперва получала от Никифорова и Лебедевой сверх положенного то кусочек масла, то конфету.

Но аппетиты растут. Когда в один из декабрьских дней 1941 года Никифоров подошел к ней и предложил взять уже не маленький кусочек масла, а целый кусище, Ивановская покраснела, но не сказала: «Не надо!» После этого Ивановская стала уже систематически брать из столовой продукты. Она обнаглела настолько, что нередко не сама приходила к Никифорову, а присылала свою мать, и та выносила из столовой сумки, набитые всевозможными продуктами.

— Если я вначале брала продукты, чтобы поддержать свою семью, — говорила Ивановская на допросе, — то потом делала это уже по привычке. К тому же, оказавшись тесно связанной с другими преступниками, я не имела силы воли вырваться из затянувшей меня паутины.

Идя по следам этих матерых хищников, работники прокуратуры и милиции установили, что в преступную шайку были втянуты и заместитель старшего бухгалтера Лаптева, и кладовщица Пузанова, и агент по снабжению Унгефухт.

Последний действовал сам по себе. Но когда Ивановская обнаружила по накладным, что он не оприходовал большое количество цыплят, между ними произошел с глазу на глаз разговор, который окончился тем, что прожженный жулик Унгефухт стал «работать» на всю шайку. Получая продукты для столовых треста, он кое-какие из них не оприходовал, а доставлял в столовую на улице Герцена, где их растаскивали в своих корыстных целях: Никифоров — чтобы приобрести спирт, водку и папиросы, Лебедева — чтобы купить еще одно платье, плюшевую жакетку или золотое кольцо, Ивановская — чтобы тоже приобрести какое-нибудь барахло.

Чтобы скрыть как недостатки, так и излишки, преступники производили всевозможные махинации. Кладовщица Пузанова делала в накладных приписки. Унгефухт же умышленно не вел книги учета документов. Когда замещавшая его одно время сотрудница завела такую книгу, Унгефухт не стал ее заполнять и вскоре выбросил. Будучи задержанным, он оказался на некоторое время в одном помещении с арестованной Лебедевой и уговаривал ее ни в чем не сознаваться.

Преступники отпирались. Чтобы уличить их, следственным органам пришлось проводить ревизии, бухгалтерские экспертизы. Были изучены старые квитанции, счета, доверенности, накладные. Целый том в следственном деле заняли сличительные и сводные ведомости недостач и излишков, обнаруженных в кладовой столовой.

Следователей интересовало, в частности, чьей рукой сделаны многочисленные приписки в накладных. 46 квитанций, показавшихся подозрительными, поступили на графическую