Двойной без сахара (СИ) - Горышина Ольга

Улыбка давно исчезла с лица Шона. Мое лицо тоже окаменело. Он выводит меня из себя не меньше, вернее — много больше. Я согласилась на кольцо, приняв подарок ради отречения Шона от прошлого. Нынешнее желание купить для меня пальто не имело к Каре никакого отношения, а личных подарков я получать от него не желала ни стоимостью в два евро, ни тем более в двести. Хватит!

— Хватит решать за меня, что я могу, а что не могу, — рявкнул он, хотя я не сказала ничего, кроме того, что не хочу подарка.

Россказни про прекрасную погоду в Сан-Франциско выглядели бы девчачьим ломанием. Но Шон и без всяких слов понимал, что я считаю его деньги. Да, я их считаю. И точка. Я согласилась заехать на шерстяную фабрику, уверенная, что ему надо купить что-то для сестры. Подобные сумму недопустимы в несерьезных отношениях, и он должен это понимать.

— Я покупаю пальто для себя, — выдал Шон полнейший бред. — Я хочу хоть раз увидеть тебя прилично одетой.

А вот это уже переход на личности на грани оскорбления! Я приехала в Ирландию работать, а не по пабам шляться, да и мои хипповатые наряды там смотрятся лучше твоих футболок. И то, что ты раз в сто лет надеваешь джемпер, не дает тебе права требовать в спутницы английскую королеву!

— А что? Козы меня без пальто на свои тропы не пустят? — решила я удержаться от более жестких слов. Все-таки его мнение о моем гардеробе меня не ранит, что не скажешь про мои намеки на содержимое его кошелька. Но он сам нарывается на подобные разговоры с настырностью барана!

— Лана, примерь, пожалуйста. Я воспитываю в себе художественный вкус.

Шон снял пальто с манекена, и пришлось повернуться к нему спиной, а к зеркалу лицом. Бордовый цвет подкрасил мои щеки, или это я вновь злилась по заказу своего ирландского ученика, который заставил меня вчера все же превратить шар в грудь. Придурок!

Пока я возилась с деревянными пуговицами, Шон раздобыл где-то сине-зеленый шарф, украшенный бахромой. Прекрасная цветовая гамма получилась. И главное, с размером он вновь угадал — видно развил на водопроводных трубах глазомер.

— Только не говори, что тебе не нравится.

Шон опустил руки мне на плечи и прижался гладкой щекой к моей. Мне не нравилось совершенно другое, и он знал это, но ирландское упрямство перевесило мои принципы. Я повернула голову и чмокнула его в щеку.

— Обещай, что это в последний раз.

Шон покачал головой:

— Что ж вы женщины не можете жить без обещаний! Я ничего не буду обещать. Мне надо потратить деньги, чтобы заставить себя пойти немного подработать. Иначе, когда ты уедешь, я со скуки сдохну.

Я проглотила ответ, хоть тот и оцарапал мне горло.

— Потрать их лучше на племянников, — проскрипела я.

— Потрачу, не переживай, — Шон потрепал меня за щеку и пошел в отдел со всякой белибердой, где взял две игрушечные овечки.

Он откупается от меня, считая себя виновником наших ночных неудач. Почему ему не принять факт, что всему виной я, а не нехватка терпения у него?

— Надеюсь, одна не для меня? — спросила я без тени сарказма.

— Это для младших. Старшие обойдутся. Они и так получат меня целиком. Малышей я брать боюсь.

Зачем он так долго смотрит на меня? Я тоже не общалась с детьми младше четырех лет, да и тех предпочитала избегать. И я не собираюсь ни с кем нянчиться. Я согласилась побыть в доме его сестры, чтобы не дать им возможности поругаться.

Я прошла в первый зал, как была в пальто. Боялась испачкать, волоча по полу. Оно едва прикрывало колени, и все же я разучилась носить даже такое, перекинув через руку. Девушка вновь исчезла — заковыляла, наверное, на склад по очередной просьбе престарелой американской пары. Они говорили так громко, что я могла перечислить, что и каких размеров они решили купить.

Шон положил овечек на прилавок и протянул руки, чтобы принять пальто. Шарф я размотала и сложила сама. Такая деревенская обходительность начинала действовать на нервы. Почему же мать, воспитав такого золотого мальчика, не доглядела за ним в самом ранимом возрасте? Дочке дала образование, а этот так и остался охламоном?! Или мир кривой виноват, где бабу без денег получить нельзя, а без больших — не удержать.

Продавщица наконец вернулась с двумя новыми кофтами, но тут же выяснилось, что она принесла не тот цвет, что просили. Я чуть не взвыла в голос. У нее в сапоги насыпаны камни, иначе чего она еле ноги волочит! Мы ее теперь еще полчаса будем ждать. Я уже рот открыла, но американцы меня опередили, попросив обслужить сначала вон ту замечательную пару, то есть нас. Спасибо им! Девушка безразлично кивнула и прошла за прилавок. Как в замедленном кино, оторвала чистый товарный чек и принялась переписывать цифры с ценников, потом ввела итог в считывающий аппарат и взяла у Шона кредитку. Сумма вышла много меньше той, что я прикинула в уме. Наверное, пальто на скидке, хотя шерстяная одежда здесь всесезонная, и это замечательно!

Клуша ничего не запаковала и даже не предложила пакета. Фабрика на отшибе, на дороге крохотный указатель — да ей облизывать надо каждого клиента! Как ее на работу-то взяли?! Американцам, наверное, очень хотелось шерстяных свитеров, я бы давно на их месте развернулась и ушла. Или хотя бы заглянула за тюки с шерстью, где две тетки что-то ваяли на огромном допотопном станке. Похоже, когда к «made in Ireland» добавляют подпись «handmade» — это действительно ручная работа. У^кас!

Овцы, наверное, на соседнем лугу пасутся. А приставленные к стене здания ржавые колеса стоят тут как запасные для телег. А что? Охотно верится!

— Ты считать в столбик умеешь? — спросил Шон, аккуратно уложив пальто на заднее сиденье.

Он издевается, что ли? Или проверяет, примут ли меня на работу туда, где даже счет нет. Хотя вот на счетах я бы ничего не посчитала. Может, Шон не шутит? Может, тут при приеме на работу знания первого класса проверяют…

— Тогда посчитай, — он сунул мне под нос товарный чек, я пересчитала дважды… Идиотка! Цены написала верно, а итог вывела…

— Как у нее столько получилось?

— Не видишь, что ли? — Шон ткнул пальцем в накарябанную, как кура лапой, девятку. — Она ее за единицу приняла, когда в столбик считала.

Я протянула ему чек.

— Надо вернуться.

Шон покачал головой.

— Нет, — он смял чек и сунул получившийся шарик в дверцу. — Кто-то должен выучить урок. И чем раньше, тем лучше.

— Шон, да это, небось, половина ее недельного заработка!

— А мне какое дело? В следующий раз будет писать аккуратнее. Иначе не научится.

— Так нельзя! Я не смогу это пальто носить!

Может, конечно, свинство требовать от него доплатить восемьдесят евро, но это слишком попахивает воровством. Если бы он не заметил, тогда… Но он же заметил и, похоже, еще на кассе.

— Сможешь, — Шон завел машину, ставя жирный крест на моей борьбе за справедливость. — У них никакого учета. Только банковские транзакции. Этой дуре ничего не будет, а жаль.

Тогда пусть она ошибется также с подсчетом покупок американцев — хоть какая-то компенсация за украденное у покупателей время!

— Хочешь есть?

Мы толком не позавтракали — чай и тост с вареньем. Обошлось без овсянки, к счастью, но сейчас желудок с тоской вспоминал об упущенной возможности. Трасса совершенно пустая, ни одного знака «еда целый день». Поля и тракторы, тракторы и поля. Шон свернул наконец к невзрачному пабу с бочкой вместо опознавательного знака. Темно. Три чувака глушат пиво, а сейчас полдень в лучшем случае!

— Если вы очень голодные, — выдала девушка за стойкой, — я могу поискать что- то в холодильнике и состряпать сэндвич.

Я оглянулась еще раз на пустые пивные стаканы и дернула Шона за рукав джемпера, но он за секунду до этого уже начал витиевато отказываться — с лучезарной улыбкой, чтобы не обидеть девушку.

Мы вернулись в машину, и Шон сунулся в бардачок.

— Черт! — не поверил он собственным глазам: пусто, нет шоколада.

— Я не умираю, честно, — попыталась я хоть чуть-чуть его успокоить.