1356 - Бернард Корнуэлл

Мужчины рассмеялись. Люди всегда смеются над шутками принцев, но этот смех был вполне искренним, потому что Эдуард Вудсток, принц Уэльский, герцог Корнуолл, граф Честер, лорд Бог знает каких еще территорий, был веселым, легким на подъем и щедрым молодым человеком.

Он был высок и привлекал бы женщин, даже не будучи наследником английского престола и, как утверждали законники и лорды его отца, также и наследником трона французского. Король Иоанн это оспаривал, что вполне естественно, но именно в поддержку этого требования английская армия находилась во Франции.

На гербе принца, как и на королевском, красовались три золотых льва Англии и французские лилии, а над ними находилась полоса с дополнительными символами, означающими, что он — старший сын короля, хотя сам принц предпочитал носить черный щит, на котором сияли три кипельно-белых пера.

Принц уныло взглянул на небо.

— Проклятый дождь, — сказал он.

— Скоро он должен закончиться, сир.

Принц не ответил на это замечание, а уставился на промежуток между двумя дубами, что стояли как стражи у входа в шатер. Город Тур был едва виден из-за сильного дождя.

Город не выглядел грозным. По правде говоря, центр довольно хорошо был защищен башнями и каменными стенами, но бург, где находилась большая часть городских богатств, лежал в низине, окаймленный лишь неглубоким рвом и деревянной стеной, во многих местах сломанной.

Войска принца, закаленные войной, могли бы и во сне пересечь эту преграду, если бы только Луара не вышла из берегов, а сейчас Тур защищали залитые водой поля, превратившиеся в болота и покрытые толстым слоем грязи.

— Проклятый дождь, — повторил принц, и Бог ответил раскатом грома, таким внезапным и громким, что все мужчины в шатре вздрогнули.

Небо разрезала вспышка молнии, скользнувшей в сторону невысокого холма, на котором стоял шатер, на мгновение окрасив все вокруг в черно-белые тона, а потом донеслось эхо второго раската грома, и хотя казалось, что дождь уже не может усилиться, его мощь удвоилась.

Капли отскакивали от превратившейся в грязь поверхности земли, выливались с шатра, образуя потоки, льющиеся с холма.

— Иисусе! — сказал принц, — Боже, Боже, Боже!

— Делишки Святого Мартина, сир, — отметил один из его товарищей.

— Святого Мартина?

— Покровителя Тура, сир.

— Он утонул?

— Полагаю, он умер в своей постели, сир, но не уверен.

— Проклятый святой заслуживает, чтобы его утопили к черту, раз послал этот чертов дождь.

У подножья холма появился всадник. Его лошадь была в попоне с эмблемой, но ткань настолько промокла, что рисунок невозможно было различить.

Грива лошади прилипла к ее шее и сочилась водой. Копыта подскользнулись в грязи, а седок с капюшоном от кольчуги под бацинетом покачнулся в седле.

Он подтолкнул упрямое животное вверх по пологому склону и скосил взгляд в сторону шатра.

— Его высочество там?

— Это я! — крикнул Эдуард. — Нет, нет, не слезай с седла! — человек уже был готов спешиться и преклонить колени перед принцем, но вместо этого просто поклонился. Капли дождя отскакивали от его шлема.

— Меня послали, чтобы сказать вашему высочеству, что мы попытаемся снова, — прокричал гонец. Он был всего в пяти шагах, но дождь стучал слишком громко, чтобы говорить нормальным тоном.

— Вы собираетесь плыть к этому проклятому месту? — ответил принц и махнул в знак того, что не ждет ответа.

— Скажи ему, что я иду! — крикнул он, потом вернулся обратно в шатер и щелкнул пальцами слуге, ожидающему в тени.

— Плащ! Шляпу! Коня!

Мир оглушил очередной раскат грома. Молния вонзилась в руины церкви Святого Лидуара, камни которой были растащены для ремонта стен сите.

— Сир, — произнес один из мужчин за игральным столом, — вам не нужно ехать!

— Если они атакуют, то должны меня увидеть!

— На вас нет доспехов, сир!

Принц проигнорировал это замечание, поднимая свое оружие, чтобы слуга мог прикрепить ножны к серебряной цепи, свисающей с перевязи. Еще один слуга накинул на Эдуарда плотный темный плащ.

— Не этот, — сказал принц, отбрасывая плащ, — красный! Тот, что с золотой бахромой!

— Краска полиняет, сир.

— К черту краску, они должны меня видеть. Красный! Они должны узнать мое милое личико. Дай мне вон ту шляпу, маленькую. Лошадь готова?

— Как всегда, сир, — отозвался слуга.

— Которая?

— Фудр, сир.

Принц рассмеялся.

— Вот ведь чертово совпадение, а? Фудр! — Фудр по-французски означало молнию, а принц, как и его окружение, предпочитал говорить по-французски.

Лишь когда ему нужно было объясниться с простыми солдатами, он использовал английский. Он выбежал под дождь, выругавшись, когда подскользнулся на мокрой траве. Ухватившись за конюха, держащего Фудр, он восстановил равновесие.

— Подсади меня! — он уже насквозь промок. — Мне понадобится сухая одежда, когда я вернусь! — крикнул он слуге внутри шатра, а потом дернул поводья.

— Подождите! — закричал кто-то, но принц уже пришпорил коня, прищуриваясь, потому что дождь лил ему в глаза.

Поднялся ветер, хлеставший мокрыми ветвями, и Фудр осторожно пробирался подальше от низко нависшего, отяжелевшего под мокрой листвой дубового сука, раскачивающего в буре.

Небо прорезала молния, высветив известковый обрыв за рекой в своем неожиданно ярком белом свете, а через несколько секунд за ней последовал раскат грома, прозвучавший, как будто обрушились башни с небес.

— Вы просто идиот, сир! — еще один всадник поравнялся со смеющимся принцем.

— Я мокрый идиот!

— Мы не можем атаковать в таких условиях!

— Может, именно так и думают проклятые враги?

Лошадь принца тяжело ступала по пропитавшемуся водой лугу в сторону ряда ив, неподалеку от которого в сумраке дня темнела группа воинов в кольчугах.

Река была прямо позади них, широкая поверхность бурлила под непрекращающимся дождем. С левой стороны от принца, ближе всех к жалким защитным сооружениям бурга, но отделенные от них широкой полосой наполовину затопленных болот, находились лучники.

Они пробирались на север, в сторону города, но принц заметил, что никто не натягивал тетиву и не выпускал стрел.

— Сир Бартоломью! — позвал он, пригнувшись под веткой ивы.

— Чертовы тетивы намокли! — сказал сир Бартоломью Бургхерш, не глядя на него. Он был коренастым смуглым человеком чуть старше принца, известным своей жесточайшей ненавистью ко всему французскому, разве что кроме их вин, золота и женщин.