1356 - Бернард Корнуэлл

Роланд поднял глаза на Бастарда. Рыцарь-девственник все еще дрожал и не знал, что ответить, поэтому он повернулся и снова посмотрел на замок. — Станут ли они атаковать? — спросил он.

— Конечно, нет, — ответил Томас.

— Конечно, нет?

— Половина спит, а половина пьяна. Может, к утру они будут готовы устроить вылазку? Хотя сомневаюсь в этом. Вот почему у моих людей два правила, милорд.

— Правила?

— Они могут напиваться сколько влезет, но только когда я скажу. И никакого насилия.

— Никакого… — начал Роланд.

— Если только они не хотят быть повешенными на ближайшем дереве. Я слышал, Лабруйяд хотел изнасиловать мою жену? — спросил Томас, и Роланд просто кивнул. — Тогда я должен поблагодарить тебя, милорд, — сказал Томас, — потому что ты поступил смело. Так что спасибо тебе.

— Но твоя жена…

— Она будет жить, — произнес Томас, — быть может, с одним глазом. Брат Майкл сделает все, что сможет, хотя сомневаюсь, что он может многое. Только не уверен, стоит ли продолжать называть его «братом». Не знаю, кто он теперь. Пойдем, милорд.

Роланд позволил поднять себя и повести между деревьев в сторону фермы.

— Я не знал, — сказал он и запнулся.

— Не знал, каков ублюдок Лабруйяд? Я говорил тебе, каков он, но что с того? Все мы ублюдки. Я Бастард, помнишь?

— Но ты не позволяешь своим людям насиловать?

— Бога ради, — произнес Томас, повернувшись к нему. — Думаешь, жизнь такая простая штука? Может, она и проста на турнирах, милорд. Турнир — это понарошку. Ты на одной стороне или на другой, и никто не думает, что Господь занимает чью-либо сторону на турнире, и там есть маршалы, чтобы убедиться, что тебя не вынесут оттуда мертвым, а здесь маршалов нет.

Это просто война, война без конца, и всё, что ты можешь сделать — это попытаться не выбрать неправильную сторону. Но кто, во имя Господа, знает, какая сторона правильная? Зависит от того, где ты родился.

Я родился в Англии, но если бы я родился во Франции, я бы сражался за короля Иоанна и рассчитывал на то, что Бог будет на моей стороне. В то же время, я стараюсь не творить зло.

Не Бог весть какое правило, но это работает, а когда я творю зло, то произношу молитвы, жертвую церкви и притворяюсь, что моя совесть чиста.

— Ты творишь зло?

— Это война, — заметил Томас. — Наша задача — убивать. В Писании говорится, что никто не должен, но мы это делаем. Один ученый в Оксфорде сказал мне, что заповедь гласит, что мы не должны совершать убийство с умыслом, а это не то же самое, что не убивать в бою, но когда я поднимаю забрало какому-нибудь ублюдку и протыкаю мечом его глаз, это меня не слишком утешает.

— Тогда почему ты этим занимаешься?

Томас посмотрел на него почти враждебно.

— Потому что мне это нравится, — ответил он, — потому что у меня это хорошо получается. Потому что в темноте ночи я могу иногда убедить себя, что сражаюсь за всех бедняков, которые не могут сами за себя сражаться.

— А ты сражаешься за них?

Томас не ответил, а вместо этого окликнул человека, стоящего рядом с дверью фермы.

— Отец Левонн!

— Томас?

— Это тот ублюдок, который учинил все эти неприятности. Сир Роланд де Веррек.

— Милорд, — сказал священник, кланяясь Роланду.

— Мне нужно поговорить с Робби, отец, — промолвил Томас, — и присмотреть за Женевьевой. Может, ты найдешь сиру Роланду какие-нибудь сапоги?

— Сапоги? — удивился священник. — Здесь? Как?

— Ты же священник. Молись, молись, молись.

Томас снял тетиву с лука, коря себя за то, что не сделал этого раньше. Лук, надолго оставленный с натянутой тетивой, мог навсегда остаться согнутым, последовать за тетивой, как говорили лучники, и такой лук становился менее мощным.

Он свернул тетиву, спрятал ее в кошель и пошел в сторону фермы, освещенной слабым светом от тростниковой лучины. Робби сидел в загоне для коровы, который обычно был занят пегой коровой с одним рогом.

— У него была эта птица, — сказал Робби, как только Томас вошел через тяжелую дверь, — сокол. Он называл его каладрием.

— Я уже слышал это слово, — заметил Томас.

— Я думал, каладрии могут обнаружить в человеке болезнь! Но он пытался ее ослепить! Я убил птицу. Мне следовало и его убить!

Томас криво улыбнулся.

— Помню, как Женевьева убила священника, который ее пытал. Ты этого не одобрил. А теперь ты бы и сам убил священника?

Робби опустил голову и уставился на гнилую солому на полу коровника. Он некоторое время молчал, а потом пожал плечами.

— Здесь мой дядя, я имею в виду во Франции. Он ненамного меня старше, но все равно мой дядя. Он убил другого моего дядю, того, которого я любил.

— А этого дядю ты не любишь?

Робби покачал головой.

— Он меня пугает. Лорд Дуглас. Полагаю, теперь он глава моего клана.

— И чего он от тебя потребовал?

— Чтобы я дрался против англичан.

— Чего ты поклялся не делать, — напомнил Томас.

Робби кивнул и снова пожал плечами.

— А кардинал Бессьер освободил меня от этого обета.

— Кардинал Бессьер — скользкий кусок дерьма, — сказал Томас.

— Ага, знаю.

— Почему твой дядя здесь?

— Чтобы драться с англичанами, конечно же.

— И он ожидает, что ты будешь драться рядом с ним?

— Он этого хочет, но я сказал, что не могу нарушить клятву. Тогда он послал меня к Бессьеру, — он поднял взгляд на Томаса. — Орден Рыбака.

— Что, во имя Господа, это означает?

— Одиннадцать рыцарей, ну, было одиннадцать до сегодняшней ночи, поклявшихся найти… — он внезапно остановился.

— Злобу, — закончил Томас.

— Ты знаешь, — уныло произнес Робби, — кардинал сказал, что ты знаешь. Он ненавидит тебя.

— Мне он тоже не нравится, — мягко ответил Томас.

— Это меч, — сказал Робби, — как предполагают, магический меч.

— Я не верю в магию.

— Но другие верят, — заметил Робби, — и если он получит меч, то будет обладать властью, так ведь?

— Властью, чтобы стать Папой, — произнес Томас.

— Полагаю, это не слишком хорошо? — предположил Робби.

— И ты бы стал лучшим Папой. Черт, даже я. Даже эта корова.

Робби криво улыбнулся, но промолчал.

— Так что ты теперь будешь делать? — спросил Томас, и снова Робби промолчал. — Ты спас Женевьеву, — сказал Томас, так что я освобождаю тебя от клятвы. Ты свободен, Робби.

— Свободен? — Робби скривился и поднял взгляд на Томаса. — Свободен?

— Я отпускаю тебя. Все клятвы, что ты мне дал, исчезли. Ты свободен драться против Англии, если такова твоя воля. Te absolvo.