Траурный кортеж - Василий Доконт

— Вот так-то лучше, Бобо. Мастер Бальсар, не могли бы вы проверить, есть ли у рекомендованного королём в обучение отрока магические способности?

Бальсар не успел ответить, Баллин опередил его:

— Есть, Ваше Величество! У меня есть магические способности…

— И что же вы умеете делать, коллега? — заинтересовался Бальсар.

— Я умею скисать молоко…

— Что-что!?

— Я умею скисать молоко. Я так хотел, я так старался отомстить убийцам короля… Я очень-очень хотел… Я изо всех сил желал им смерти… Не знаю, пострадал ли там кто-нибудь, или — нет, но у отца прокисло всё молоко…

— Какой замечательный у вас дар, коллега!

Так выяснилась история одного из знамений, перепугавшего всю деревню…

Позже, когда король уже засыпал, удобно устроившись на кровати Дахрана, с его, трактирщика, кстати, настойчивого согласия, робкий ещё королевский сон потревожила Капа: «- Забыла поздравить Вас, сир, с возвращением домой, на родную землю Раттанара…». Тем самым, отменив свои прежние на этот счёт соображения. И снова, по-видимому, была права… Всякий уже знает, что она — всегда права!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

КОРОЛЕВСКИЙ ВАЛЬС

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Постоялый двор «Петух и собака» в городе Мургабе оказался на удивление пуст. После битком набитого деревенского трактира подобная пустота неслабо радовала усталый королевский глаз. Да, что там — глаз, весь Василий, каждой клеткой измученного двухдневной верховой ездой тела, отдыхал на этом курортном безлюдье. Не все, как оказалось, навыки можно передать одной только рефлекторной тренировкой памяти мышц. Навык выносливости, например, не передался.

«— А я тут при чём, сир? — оправдывалась Капа. — Я и так сделала, что могла. К мышечным рефлексам у Вас претензии есть? Нет? Вот и молчите себе…»

Король и молчал, со всех сил стиснув зубы, чтобы никто из солдат не заметил, какой слабак их король. Многочасовые тренировки не заменишь привитыми рефлексами — это была плохая новость для Василия, привыкшего уже считать себя мастером во всех военных умениях. Хорошо было, что проявилась она сейчас, а не на поле боя. Король прикинул и так, и этак, и сделал неутешительный вывод: рефлексы не сработают, когда от усталости не движутся мышцы. Тренировочный бой в Чернигове с Эрином не в счёт — мечи были деревянными, да и били ими не в полную силу. Сражение за Храмы тоже нельзя было воспринимать серьёзно: оно состояло из множества коротких стычек, где Василий был то пешим, то конным, и в промежутках успевал передохнуть…

«— А в победном бою у стен Скироны Вы и вовсе отделались одним ударом, — радостно поспешила на помощь королю Капа. — И вылёживались после него целых пять дней!»

«— Да, длительной, многочасовой рубки в пешем строю мне, пожалуй, не выдержать. Жалко мне себя, но ничего не попишешь — буду тренироваться… Вот налажу свой быт в Раттанаре, составлю распорядок дня и сразу — за тренировки».

«— Правильно, сир, но лучше начнём прямо сейчас. Эй, кто там есть! Поединщика нам подавайте! Немедленно!»

«— Как же я иногда рад, что тебя никто не слышит, кроме меня! Живого места на мне не осталось, а ты — поединщика. Совесть имей!»

«— А Вы это, сир, чево — хочете мастером стать? — зашамкала по старушечьи Капа. — Безо всяких там трудностёв? Или сложностёв там всяких? Испужались преград ерундовинных, застращалися делишком махоньким? Не видать Вам, напуганным страхами, ни полпальца красавицы-девицы…»

«— Она у тебя что, по частям?»

«— Кто по частям? — в растерянности Капа заговорила своим обычным бархатным голосом. — По каким частям, сир?»

«— Девица-красавица твоя. По полпальца каждому храбрецу — вот оно, справедливое и, одновременно, мудрое решение! По полпальца давать — на всех желающих хватит. Значит, обижаться не будут, потому что у каждого есть. Поэтому решение справедливое. А, поскольку, эти полпальца от красавицы и даром никому не нужны, то и ссориться не будут — не из-за чего. Поэтому решение мудрое…»

«— Да, ну Вас, сир… Вам бы только хи-хи надо мной строить, да дразнить меня, несчастную…»

«— Я вот что думаю, дорогая несчастная. Маскам выгодны долгие битвы, ведь пустоголовые не чувствуют усталости, и тупой своей настойчивостью рано или поздно завалят любого воина, даже самого лучшего. Нам надо стремиться к быстрым победам, тогда потеряем меньше людей. И сохраним больше претендентов на полпальца твоей красавицы…»

Капа не ответила, и король понял, что просто так насмешка ему с рук не сойдёт. Против ожидания, гроза не разразилась сразу, а потом стало не до сведения личных счётов: приехал Илорин с письмом от королевы Магды, и государственные дела избавили короля от неминуемой расправы. Что-что, а дело с играми Капа не мешала. Ну, почти не мешала…

Королева поздравляла Василия с победой, благодарила за сочувствие, сообщала о том, что хочет быть рядом с мужем и присоединяется к обозу. Она просила короля передать прокурору Рустаку, через Илорина, порядок церемонии по встрече его, Василия, в столице. Подписано письмо было: «Ваша верная подданная Магда».

Василий прочитал, Василий задумался, Василий удивился.

— Так-так-так, — сказал он. — Вы знаете, о какой церемонии идёт речь в письме Её Величества, лейтенант?

— Так точно, сир! Её Величество объяснила мне… — и лейтенант толково и коротко пересказал королю суть проблемы.

Король выслушал, король обдумал, король сделал выводы. Дело оказалось вот в чём: психология столичного жителя несколько отличается от психологии провинциала, и связано это, прежде всего, с размером понятия «родина». Да простят меня провинциалы, но обитатели стольного града вкладывают в это слово большее территориальное пространство. Для них родина — земля в пределах государственных границ, никак не меньше. У провинциала площадь родины ограничена землями села, города, района, области, наконец. Было бы ошибкой считать, что провинциал не видит границ государства. Видит, и прекрасно различает понятия «свой» и «чужой», общаясь с соотечественниками и иностранцами. Но по настоящему он привязан только к тому клочку земли, который считает родиной, и живёт только его интересами. Здесь и возникает ещё одно различие между провинциалом и столичным жителем, и заключается оно в понятии «любовь к родине».

Любовь к родине столичного жителя велика, как и сама родина и… неконкретна. Она похожа на любовь дамского угодника, любящего всех женщин мира вместе, скопом, услужливо сюсюкающего с ними, со всеми, при встрече, причём, количество женщин не имеет для него значения, лишь бы только не одна. А так, тысячей больше, тысячей меньше — без разницы: любит, и всё. Ему, привыкшему любить большими числами, с ними, большими числами, и управляться легче. Поэтому руководить государством труба зовёт именно столичных жителей.