Траурный кортеж - Василий Доконт

— Она закрыла Вас от удара мечом, Ваше Величество, — пояснили из толпы.

Кто-то из солдат расстелил на снегу свой плащ, и Василий бережно опустил на него раненую. Над ней тут же склонились Баямо и Бальсар. Сани траурного кортежа проползали мимо в распахнутые настежь ворота дворцового парка.

— Что с ней, господа маги? — негромкий вопрос короля, казалось, было слышно во всех концах огромной площади. Толпа затаила дыхание, ожидая ответа.

— Мертва, сир, — Баямо выпрямился и сокрушенно развёл руками, — Ничего нельзя сделать.

Бальсар ограничился согласным кивком и закрыл убитой глаза.

Василий нагнулся и снова поднял женщину, затем положил её на проезжающие мимо сани с погибшими стражами. Кровь ударила королю в голову, и, едва сдерживая охватившее его бешенство, Василий посмотрел на виновного. В окружении обнаживших мечи солдат стоял человек в полном доспехе — только поднятое забрало шлема открывало бледное лицо с блеклыми, словно выцветшими на солнце, глазами. Окровавленный меч, выбитый стражами, лежал у его ног.

— Я принимаю твой вызов, и даю слово короля: после поединка ты будешь казнён за убийство этой женщины! — Хрустальная Корона сверкнула драгоценными камнями над безмолвной площадью.

Лёгкая улыбка скользнула по губам убийцы:

— После поединка меня некому будет казнить.

— Я сам тебя казню! Освободите нам место для боя!

Подошёл Тусон:

— Прошу Вас, сир, поручите его убить мне. Это пенантарский барон Неблин, мастер меча…

— Неблин? «Брат Наместник»? Тем лучше: смерть одного из адептов Разрушителя вполне согласуется с похоронами убитых Разрушителем людей. У вас с ним счёты, командор?

— Да, сир. Убив безоружного, к тому же — женщину, он нарушил наш кодекс мечников и обесчестил себя. Как мастер меча, я обязан наказать преступника. Кроме того, он нападал со спины — ещё один бесчестный поступок. Вы вправе не обращать внимания на его вызов, сир, — и тихо добавил, уже только для короля:

— Пожалуй, даже я с ним справлюсь с трудом.

Василий гневным взглядом ответил на попытку командора заменить его в поединке:

— Ценю ваше участие, командор, но больше никогда не предлагайте мне подобную помощь, если не желаете стать моим врагом… Кроме того, вы можете наказать только убийцу, а обвинение короля в самозванстве так и останется безнаказанным. Оскорбление нанесено мне — мне и отвечать. Это мой бой!

Эрин потянул Тусона за руку:

— Не мешайте Его Величеству, командор. Этот мастер меча из Пенантара плохо представляет, с кем связался. До поединка он, может быть, и был Неблин, а после — будет один только блин.

«— Верно, блин, будет блин!» — поддакнула провинившаяся Капа, но слышал её, как всегда, только король.

Дворцовые стражи, руководимые Илорином, оттеснили толпу к стенам домов и выстроились кольцом вокруг места боя. Тусон и Паджеро начали проверять готовность бойцов и соответствие их вооружения правилам поединка.

Правил было немного. Одно из них касалось шлемов с забралами: боец на поединке не имел права скрывать своё лицо. Требование это, безусловно, ослабляло защиту, но зато позволяло избежать подмены одного из участников боя. Второе правило относилось к оружию. Хотя каждый из бойцов мог выбирать оружие по своему умению и вкусу, его противник имел право требовать примерного равенства в вооружении, которое и устанавливалось опытными бойцами, следящими за честностью поединка.

Так, например, считалось, что двуручный меч и боевой двуручный топор примерно равны по своим качествам, зато боец, выступающий против двуручного меча с мечом обычного размера, мог использовать ещё и кинжал. Правда, это правило — равенства вооружений — только недавно введенное Фирсоффом, на деле применялось крайне редко. И всё — из-за болезненного самолюбия раттанарцев, предпочитающих смерть в бою обвинению в трусости. Честь иногда выкидывает странные штуки, заставляя принимать заведомо проигрышный бой.

— Ваше оружие, барон Неблин? — вопрос Паджеро прозвучал сухо и хлёстко, словно удар кнута.

— Меч! Что же ещё? Только меч, и ничего больше, — барон явно намекал на пояс с двумя кинжалами на короле. Василий услышал и на такой же вопрос Тусона ответил:

— Только меч, командор.

После чего расстегнул пряжку пояса и отбросил его в сторону. По бледным губам Неблина снова скользнула лёгкая улыбка. Тусон заметил её и занервничал ещё больше. Рискуя впасть в немилость, он тихо спросил:

— Может, потребуете использовать в бою щиты, сир?

— Только меч, командор, — повторил король.

— Бойцы готовы? — громко спросил Паджеро. — Если готовы, выходите в круг!

Василий и Неблин шагнули навстречу друг другу.

«— Самодержец, мы пропали, — отыскала в памяти Василия подходящую к случаю цитату неугомонная Капа. — Рядом с Вами, сир, он — настоящий бугай!»

Неблин был выше короля почти на голову и пропорционально сложен. Широкий в плечах, узкий в бёдрах, с длинными руками и ногами, он, в сравнении с коренастым, приземистым королём, смотрелся намного внушительней и опасней.

— Ну, что, гном-переросток? Успел приготовиться к смерти? — прошипел барон Василию, прежде, чем скрестил с ним мечи.

Король не ответил — обмен оскорблениями вряд ли мог помочь победить, а сбить болтовнёй дыхание было проще простого. И без того, казалось, все преимущества на стороне Неблина: длинные руки позволяли ему дотягиваться до Василия, находясь вне зоны поражения королевским мечом, а длинные ноги давали возможность, при необходимости, сблизиться с Василием, нанести удар, и снова отойти на безопасное расстояние. Меч у барона тоже был длинней, потому что любой мало-мальски хороший фехтовальщик подбирает оружие в соответствии со своим ростом.

Поединок стал новым испытанием для короля. Несмотря на славу отличного бойца и умелого воина, прилепившуюся к Василию после битвы за Храмы Скироны, опыта у короля не было никакого. Память — памятью, но настоящего бойца делает собственный характер, а не воспоминания о чужих воинских подвигах, пусть и рефлексорно связанные с мышцами тела.

В общей свалке у Храмов Василий ни разу не оставался наедине с противником: рядом были и раттанарцы Брашера, и скиронские дворцовые стражи. Промахи и ошибки короля во владении мечом, если они и были, легко исправлялись действиями прикрывающих его спину солдат. Как-то само собой разумелось, что после всего совершённого в Скироне король не может не быть храбрым и умелым.

Уверено в этом было всё окружение короля, да и сам Василий не имел ни времени, ни повода выяснять границы, как собственной храбрости, так и реального боевого своего мастерства. Пока что единственным своим недостатком в предстоящих сражениях он видел только недоразвитую выносливость.