Слепой цирюльник - Джон Диксон Карр

10. Освещение.

11. Личные вкусы.

12. Уклонение от объяснений.

13. Прямая подсказка.

14. Очевидные двойники.

15. Недопонимание.

16. Решающая улика.

Он все еще морщил лоб над списком, когда доктор Фелл приковылял обратно, опираясь на обе свои трости. Локтем одной руки доктор Фелл прижимал к себе сверток в оберточной бумаге, а другой – распечатанный конверт. Он многое умел скрывать: выводы и стратегии, порожденные его живым, блистательным, по-детски непосредственным умом, – их он утаивал из желания ошеломить в итоге, потому и окутывал все туманом гениальной болтовни. Однако свое облегчение он скрыть не мог. Морган увидел это и даже привстал с кресла.

– Вздор, вздор! – загромыхал доктор, жизнерадостно кивая. – Садитесь, садитесь! Хе! Как я и собирался сказать…

– Неужели?..

– Сейчас-сейчас! Позвольте мне устроиться поудоб… Ага! Итак, мальчик мой, что сделано, то сделано. Либо Слепой Цирюльник ускользнул, либо нет. Если он удрал, думаю, весьма вероятно, мы рано или поздно схватим его. Сомневаюсь, что он собирается сохранять свой нынешний облик после того, как высадится либо во Франции, либо в Англии; значит, чтобы благополучно улизнуть, он сможет в очередной раз стремительно изменить внешность и исчезнуть. Он некоторым образом гений. Интересно, кто он на самом деле?

– Но вы же сказали…

– О, я знаю, под каким именем он выступает в данный момент. Но я давно уже предупредил вас, что его внешность – маска и обманка, а мне бы хотелось увидеть, как под поддельной личиной работает его разум… В любом случае лайнер причалил. Вы, кажется, говорили, что этот молодой Уоррен придет ко мне? Как вы с ним договорились?

– Я дал ему ваш адрес и велел найти телефонный номер в справочнике, чтобы он мог заранее позвонить. Они с Пегги и стариком должны приехать в Лондон первым же поездом. Но послушайте! Кто же преступник? Неужели он в конце концов улизнет? И скажите, ради бога, какое объяснение кроется за всем этим?

– Хе! – хмыкнул доктор Фелл. – Хе-хе! Вы прочли последние восемь моих подсказок, и вы до сих пор не знаете? У вас перед носом была улика в виде той стальной коробки, а вы все равно не заставили себя подумать? Хотя я вас не виню. Вы слишком активно действовали, чтобы думать. Если человеку приходится ежесекундно оборачиваться и подхватывать очередную жертву, кем-то сбитую с ног, у него не остается времени на спокойные размышления… Видите этот сверток? – Он положил его на стол. – Нет, пока что не смотрите. У нас еще есть немного времени до последнего совещания, и осталось несколько моментов, на которые мне необходимо пролить свет… Что случилось после того, как дядюшку Жюля утащили в каталажку? Уистлер по-прежнему уверен, что вором был дядюшка Жюль? А что с кукольным представлением? Дело кажется мне каким-то незавершенным. По правде сказать, с самого начала меня не покидало предчувствие, что ваша компания каким-то образом поучаствует в представлении марионеток и парки вынудят вас выйти на сцену…

Морган поскреб ухо.

– На самом деле, – признался он, – мы поучаствовали. Это Пегги виновата, она требовала, чтобы мы спасли шкуру дяди Жюля. Она сказала: если мы откажемся, она пойдет прямо к капитану и расскажет ему все. Мы втолковывали ей, что слова тут уже не помогут, потому что дядя Жюль оставил за собой великолепный след из ботинок; и капитан Уистлер не в настроении снисходительно улыбаться, когда его часы за пятьдесят гиней отправились за борт; и после всего этого дядюшке Жюлю лучше посидеть в карцере. Еще мы указали на то, что перед своим пленением он промаршировал через бар, где вручал каждому встречному по ботинку. Следовательно, подчеркнули мы, всем пассажирам наверняка ясно, что этим вечером он не в состоянии давать представление.

– И что же?

Морган невесело покачал головой:

– Она не стала слушать. Она сказала, мы сами виноваты, что он все это натворил. Она заметила, что большинство пассажиров в это время были уже в концертном зале, сейчас они аплодируют, требуя продолжения концерта, и по-настоящему она боится только Перригора. Тот подготовил блистательную речь с кучей подробностей, прославлявшую гений дядюшки Жюля, и он как раз вышел на сцену в тот момент, когда дядюшка Жюль отправлял за борт ботинки. Пегги сказала: если после речи не последует достойного представления, Перригор будет выставлен полным ослом и впредь не допустит, чтобы имя дядюшки Жюля упоминалось в газетах, а от этого зависит успех. Она была не в себе и не внимала доводам разума. Наконец мы пообещали ей представление, если она согласится оставить дядюшку Жюля в карцере. Это был наилучший выход для всех, потому что ему простят пьяные выходки, когда суд разберется, что произошла ошибка. Кёрт настоял, что компенсирует ущерб, общая сумма которого равнялась примерно двум сотням фунтов. И мы понимали, что пора уже вернуть «Королеве Виктории» мир и покой…

– И что же?

– Не вышло, – угрюмо признал Морган. – Я уговаривал и умолял Пегги. Я предупреждал, что непременно случится что-то ужасное, если мы попытаемся дать представление своими силами, и Перригор рассвирепеет даже больше, чем мог бы, если бы представление не состоялось. Она этого не понимала. Она не поняла даже после коротенькой репетиции первой картины. Мое воплощение Шарлеманя, пусть я и льщу себе, было вполне убедительным и царственным, а вот Кёрт в роли Роланда уже на репетиции вошел в раж и настаивал на том, чтобы зачитать длинный консульский отчет на французском языке, с фактами и цифрами, касающимися экспорта сардин из Лисабона. Капитан Вальвик за фортепьяно также был ошибкой. И не только потому, что он собирался приветствовать появление армии франков мелодией «Ла Маделон»[52]: когда кто-то объяснил ему в общих чертах, что мавры «такие черные парни», он решил, что могучий мавританский султан будет выходить под «Отца вод»[53]. Затем…

– Подождите! – воскликнул доктор Фелл, глаза которого снова заблестели из-за выступивших от смеха слез, и он зажал рукой рот, сотрясаясь всем телом. – Я не вполне понял. Это ведь должен быть один из самых ярких моментов. Почему же вы так не хотите рассказывать о нем? Ну-ка выкладывайте! Представление состоялось или нет?

– Ну… да – и в то же время нет, – ответил Морган, неловко поерзав. – Во всяком случае, оно началось. О, я признаю, что в некотором смысле оно спасло нам жизнь, потому что старые парки, вечно сующие нос не в свое дело, были наконец за нас, однако я бы предпочел, чтобы они спасли нас каким-нибудь иным способом… Вы ведь отметили, что я сегодня не особенно жизнерадостно выгляжу. Наверное, вы также обратили внимание, что я