Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

не отказалась. В 1925 году ее игру похвалила сама Глэдис Купер; та надеялась, что «Чудо» поставят в Лондоне, и она сможет сыграть в спектакле, чередуясь с Дианой. Примерно в то же время Джон Бэрримор предложил ей сыграть королеву Анну в постановке «Ричард III», а Рейнхардт и Кан консультировались с ней насчет своих планов купить лондонский театр, где она должна была стать примой и ассистентом режиссера. Рейнхардта поражало ее театральное чутье, и он часто соглашался с ее ремарками насчет костюмов и постановки «Чуда».

В марте 1927 года они выступали в Голливуде, и Диане предложили сыграть главную роль в экранизации «Анны Карениной». Роль предназначалась Грете Гарбо, но та закатила истерику и потребовала внести изменения в контракт. Хотя в конце концов звезду уговорили вернуться к съемкам, предложение ее заменить много значило для Дианы и могло бы послужить существенным козырем, если бы она захотела начать карьеру в Голливуде. Но ее почему-то совсем не заинтересовала эта возможность. Для нее Голливуд символизировал все, что она недолюбливала в кинематографе: «депрессивный серый студийный свет», «улиточный темп, терпеть который совершенно нет сил». Хотя роль Анны Карениной предлагали ей на блюдечке, она призналась Даффу, что согласится только за очень высокий гонорар.

Большинству коллег колебания Дианы казались безумием, но какими бы смелыми ни были ее амбиции, на пути ее актерской карьеры стояли два препятствия. Во-первых, Дафф – она посвятила себя его успеху и счастью; во‐вторых, подспудная неуверенность в себе, от которой она так и не смогла избавиться. «Чудо» принесло ей славу, но она чувствовала, что не все в актерском деле ей под силу, и предпочитала скорее делать то, что у нее хорошо получалось, чем рисковать потерпеть неудачу, пробуя новое.

Рейнхардт был разочарован, что она проявила лишь «умеренный энтузиазм» к его лондонскому театральному проекту. В 1928 году Дягилев предложил ей роль без слов в своем новом балете «Ода», и она отреагировала столь же сдержанно. В 1911 году «Русский балет» пленил Диану, но, когда ей самой предложили стать участницей труппы, она испугалась. Вот что она написала Дягилеву: «Все мои советники говорят, что лучше, чтобы моей первой лондонской постановкой было “Чудо”… и твердят, что в “Оде” я могу выступить плохо, потому лучше, чтобы в свое первое выступление в Лондоне я делала то, что умею, а не экспериментировала».

С «Чудом» Диана вполне освоилась; с премьеры прошло несколько лет, и ей становилось все сложнее представить себя в какой-либо другой роли. Возможно, переломный момент настал, когда она уговорила Айрис Три присоединиться к актерскому составу – та заменяла Розамонд Пинчот и играла Монахиню. Летом 1925 года Айрис приехала к Диане в Зальцбург – «Чудо» тогда показывали на Зальцбургском театральном фестивале. К ним присоединилась другая их общая подруга, Этель Расселл; они втроем поселились в большой комнате на верхнем этаже замка, принадлежавшего Рейнхардту, и Диана радовалась этим каникулам, как маленькая девочка, ведь из-за издержек привилегированного воспитания она была лишена каждодневного общения со школьными подругами, и ей всегда этого очень не хватало. Каждый вечер был просто «восхитительным»; Эстель и Айрис «смеялись, болтали и дрались», шутили, секретничали и устраивали розыгрыши.

Рядом с Айрис Диана меньше скучала по Даффу. Айрис была «неутомимой оптимисткой», «милой и романтичной девушкой с клоунскими ужимками», и по возвращении в Америку, где проходил следующий этап гастролей, подруги стали неразлучны. Они шушукались на репетициях и до поздней ночи болтали в номере отеля. Диана жалела, что в юности у них не было шанса поговорить по душам: «Что бы мы только ни отдали за простую возможность уединиться и остаться без присмотра матерей и компаньонок».

Из них двоих Диана всегда была более осторожной и корила Айрис за расточительность, любовь к выпивке и непрофессиональную привычку опаздывать на репетиции после похмельного завтрака, состоявшего из «копченой рыбы, селедки и “устрицы прерий”». Впрочем, Диана беспечно признавалась Даффу, что «Айрис учит ее глупостям». Она стала дольше задерживаться на вечеринках и возвращалась в четыре утра «никакая»; больше тратила на себя – приобрела горностаевую летнюю шубку за шестьсот долларов и машину для льда за сто фунтов на Гауэр-стрит, чтобы в Лондоне у нее всегда были «хорошо охлажденные напитки» и «лед по требованию».

На Рождество в том году она купила коллегам готовую индейку, серебристые свечи и хот-доги. Когда Диана впервые приехала в Нью-Йорк, ее поразила вульгарность американского Рождества: «…елки с электрическими гирляндами… непристойные Санта-Клаусы и вездесущие рождественские песни в магазинах». Два года спустя Дафф праздновал Рождество традиционным ужином в загородном доме и скучной игрой в шарады. Диана же веселилась в актерской гримерке: они с коллегами пили виски, танцевали, играли на банджо, пели и «пародировали отсутствующих членов труппы».

Под влиянием Айрис Диана начала задумываться, стоит ли хранить супружескую верность. Ее подруга была по-прежнему замужем за Кертисом, но не чуралась удовольствий на стороне. Ее не смущали возможные катастрофические осложнения: ее первый американский любовник отказался надевать презерватив, и Диана испугалась, что Айрис в который раз придется делать подпольный аборт. У нее уже было их несколько, и Диана с досадой написала Даффу, что «в следующем месяце она [Айрис], скорее всего, поплатится жизнью, а мне придется отдать пятьсот фунтов врачам».

Но какими бы рискованными ни были приключения Айрис, Диана не могла не восхищаться энергичностью подруги, а ее собственная пассивность вновь пробудила в ней сомнения. За годы в Америке у нее было много воздыхателей, в том числе ассистент Рейнхардта Рудольф Коммер и Бертрам Крюгер, наследник известной нью-йоркской семьи, правда, не очень обеспеченный. Певец Шаляпин однажды заявился в гримерку Дианы «с красным лицом» и явно готовый «перепихнуться»; она ужаснулась, когда он схватил ее за руку и прижал ту к своей промежности. Эти мужчины прибавляли Диане скандальной славы, но она редко испытывала желание зайти далеко, хоть и признавалась Даффу, что «жадна до ласки».

Однако осенью 1926 года Диана познакомилась с девятнадцатилетним Раймундом фон Гофмансталем, которого взяли в «Чудо» временным актером массовки. Стройный, добродушный, поэтичный юноша влюбился в Диану, и когда та это заметила, это пробудило в ней одновременно материнскую нежность и неожиданное эротическое влечение. Его ухаживания были галантны до абсурда: он клялся, что никогда не полюбит другую женщину, стоял под дверью ее комнаты всю ночь, пока она спала. Его отец написал либретто для оперы Штрауса «Кавалер розы», что придавало его вниманию к ней особенный романтический флер. Хотя их роман оставался платоническим, Диана позволяла своему «Октавиану» определенные вольности: он сидел у ее кровати,