Галерея женщин - Теодор Драйзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К несчастью для ее затеи с чайным домиком и досрочным выкупом участка, требуемая сумма превышала тысячу долларов, а никаких новых, многообещающих источников дохода на ее горизонте не просматривалось. И все же (свидетельствую) Гифф не впала в уныние, наоборот, еще больше воодушевилась грандиозностью задачи, не переставая твердить, что уповает на помощь Господа Бога, ибо за всю ее жизнь Он ни разу не отвернулся от нее. (Здесь я, с разрешения читателя, встану и отвешу поклон.) Задолго до выкупа означенного участка корреспонденция фирм по производству сборных домов как на Востоке, так и на Западе Соединенных Штатов пополнилась депешами от некоей Гонории Гиффорд с просьбой срочно сообщить ей, во что обойдется изготовление и доставка в Сент-Питерсберг самого дешевого сборного домика или павильона, который должен выдерживать как минимум один большой красивый матерчатый навес того типа, что широко используется на флоридских курортах, в комплекте с набором «элегантной» садовой мебели, «отвечающей самому взыскательному вкусу» (определение принадлежит Гифф), а именно несколько столов и плетеных стульев. (Сдержи улыбку, о блистательный читатель! Снизойди к слабостям сирых и убогих!) Затем, если бы все сложилось удачно, Гифф нарядилась бы со всей изысканностью, какая пристала хозяйке столь фешенебельного, элегантного заведения, и приступила бы к «психологическим прогнозам» (я сам подсказал ей такую формулировку). Конечно, пришлось бы подумать и о рекламе для привлечения публики, иначе известности не дождешься. Вот только выражение «психологические прогнозы» смущало ее. Не вводим ли мы этим термином всех в заблуждение? Гифф не сомневалась, что именно чайные листья и кофейная гуща позволяют ей делать тонкие и точные предсказания, мистически видеть будущее. Можно ли назвать такие пророчества «психологическими»? (Читатель, помоги: можно или нет?)
И еще кое-что в связи с чайной в Сент-Питерсберге и идеей собрать воедино все ресурсы Гифф, чтобы проложить путь к усыновлению: банковский счет. Прежде чем начать действовать, нужно было скопить денег. Так возник первоначальный вклад в размере два доллара, как я позже узнал. Разъезжая по работам и в свободное время гадая, Гифф старалась понемногу его пополнять. Впоследствии из разных источников до меня доходили слухи, будто ее накопления росли, хоть и медленно, но она так экономила на всем, что в конце концов подорвала свое здоровье. Правда, я бы не сказал, что прежде она могла похвастаться крепким здоровьем и цветущим видом: сколько я ее помнил, она всегда была худая как палка, без кровинки в лице.
Замечу, что между своими летними и зимними разъездами Гифф то ли по привычке, то ли по зову сердца возвращалась в Нью-Йорк – единственный большой город, который она полюбила раз и навсегда, город, благоволивший к ней, по ее заверениям, как ни один другой. В межсезонье я чаще всего и встречался с ней. Она почитала своей обязанностью разыскать старых друзей, доложить им о своих Божьей милостью ниспосланных успехах и посмотреть, что нового приготовила всем судьба. И так как я входил в близкий дружеский круг, мне многое было известно и о ее делах, и о собственной, увы, бесславной участи.
В один из таких нью-йоркских визитов – кажется, по пути в Ормонд – Гифф сняла комнату в том самом трущобном квартале, где когда-то перебивалась с хлеба на воду, просто потому, что «знала там всех и каждого», от мистера Швитцера, пастора «Дверей надежды», до миссис Бизли, домохозяйки убогого жилища, которое Гифф привыкла считать своим нью-йоркским домом. Там, в этой комнате, она и уснула, чтобы никогда больше не проснуться. По бедняцкой привычке считать каждый грош Гифф довольствовалась старой керосиновой печкой, предпочитая такой способ обогрева любому другому. Но в тот раз домохозяйка и всемилостивый Господь Бог дали ей совсем маленькую и не совсем исправную печку, источавшую угарный газ, невзирая на лица: старой печке было все равно, кого травить – грешников или праведников. Боясь продрогнуть, Гонория не выключила печку на ночь, только до предела привернула огонь. И потихоньку сочившегося ядовитого газа в комнате набралось достаточно, чтобы загасить малую искру, которую Гонория звала своей жизнью. Не плачьте по ней. Она упокоилась с миром.
Итак, перехожу к концовке этой правдивой, хотя и необычной истории. Как видите, никакого приемного сына. Никаких усталых туристов, присевших отдохнуть под пальмами на пляже в Сент-Питерсберге и готовых щедро платить за чай, и мороженое, и «психологические прогнозы». Никакой Гифф в шикарных летних нарядах, преисполненной счастья и благодарности. Ничего, короче говоря, кроме смерти в затхлой конуре, с которой она успела сродниться, от керосиновой печки-убийцы. Ну так что ж, нельзя иметь в жизни все. Конечно, печально смотреть на жалкие похороны: в огромном Нью-Йорке желающих проводить Гифф в последний путь набралось человек пять, включая пастора миссионерской церкви и домохозяйку миссис Бизли. На ее банковском счете, в конце концов доставшемся любящим канадским родственникам, которые некогда, по версии Гифф, упрятали ее в психушку, скопилось двести семьдесят восемь долларов – еще немного, и она смогла бы расплатиться за свой флоридский участок.
Обидно, но подумайте, насколько больше ей требовалось для воплощения в жизнь мечты о чайном домике, и зеленом оазисе на пляже, и плетеной мебели, и красивом навесе, и сиротке!
* * *P. S. Мой рассказ о Гифф был бы неполным без упоминания Нэн, жизнелюбивой и бесшабашной язычницы, которая очень долго, больше пяти лет, черпала пищу для своих неутоленных желаний в сумбурном (кто-то сказал бы – бредовом) бормотании Гифф. Каюсь: Нэн не стала одной из героинь этой книги, хотя я многим обязан ей. По моей просьбе она стенографировала, а затем расшифровывала и перепечатывала на машинке предсказания Гифф,
