Галерея женщин - Теодор Драйзер

этот дом был продан и супружеская пара перебралась повыше, в престижный район семидесятых улиц. И Нэн – та самая, с пишущей машинкой, виктролой и кухонным закутком, – теперь носила меха и драгоценности (хорошего вкуса, должен я признать), имела в своем распоряжении автомобиль с шофером и обзавелась связями в таких кругах, о которых в пору нашего знакомства не осмелилась бы и мечтать. Помните – высокий тонкий бокал, нежнейшая куриная грудка?..* * *

P. P. S. Но я чуть не забыл рассказать о столе под деревьями, который Гифф нагадала мне. Так вот, спустя примерно полгода, погожим летним утром, я уселся писать за столом, сколоченным из штакетника и каких-то старых досок от развалившегося сарая. Дело было в горах, но над головой у меня был такой густой полог из листвы, а перед глазами такие зеленые заросли, что сам Робин Гуд не пожелал бы лучшего укрытия. В это место меня занесло после нежданного приглашения, которое я тотчас же и, как мне думалось, совершенно спонтанно принял. В какой-то день ближе к полудню я оторвал голову от своей писанины и увидел, что рядом стоит дочка хозяина: она протягивала мне письма. И только тогда, впервые за прошедшие месяцы, в голове у меня вспыхнуло предсказание Гифф.

– Ну и ну, – ошарашенно произнес я, – как это понимать?

Девушка рассмеялась:

– Вы о чем?

И я рассказал ей.

Однако…

О маловерные, стыд и позор вам!

Эрнита

Я знаю Эрниту. Знаю ее честность, знаю ясный и смелый взгляд ее глаз, жаждущих правды, жаждущих любви, и хочу рассказать вам о том сцеплении обстоятельств, которое привело ее в самую гущу одного из величайших социальных переворотов в истории человечества.

Она родилась в 1895 году в Ларедо, штат Техас, куда ее дед и отец некогда приехали из Иллинойса в крытом фургоне, чтобы получить там земельный участок. Суровая жизнь пионеров довела ее отца до туберкулеза, от которого он и умер, оставив вдову с четырьмя малолетними детьми, – Эрните было тогда семь, Алисе десять, старшему мальчику двенадцать, а младший был еще на руках. Продав свой участок, миссис Бертрэм решила пустить деньги в оборот и приобрести недвижимость в строящемся городе Накто, но у нее не было делового чутья, и она нередко становилась жертвой спекулянтов. Семья то и дело переезжала из дома в дом, так как, перепродавая их, мать надеялась увеличить свои доходы; кроме того, она брала пансионеров. Миссис Бертрэм была еще молода и привлекательна, и ей, без сомнения, удалось бы вторично выйти замуж, но мешали дети, и жизнь была для нее в те годы тяжелой борьбой за существование.

Один из этих домов Эрнита, по ее словам, особенно хорошо запомнила. Он стоял в небогатой части города, неподалеку от большой мельницы, и в нем было десять комнат. К несчастью, район красных фонарей захватил и их улицу. По вечерам хорошенькие особы в кимоно посиживали на крылечке соседнего дома, там слышались звуки музыки, и туда приходило много мужчин.

В конце концов, хотя миссис Бертрэм и не прочь была поболтать через забор с содержательницей публичного дома, обменяться с ней кулинарными рецептами и дамскими секретами, ей все же пришлось с убытком продать дом, так как она боялась за своих дочерей и за репутацию своего пансиона. Эрнита имела лишь смутное представление о том, что происходит по соседству, но ее сестра, бесспорно, о многом догадывалась, и то, что она видела, очень интересовало ее.

К тому времени старшего мальчика взяли рассыльным в скобяную торговлю (когда я познакомился с Эрнитой, он все еще служил там, но уже коммивояжером), Алиса, окончив начальную школу, поступила на коммерческие курсы, где изучила стенографию. Эрнита же, которую, по ее словам, мать явно предпочитала другим детям за то, что она всегда мечтала совершить что-то необыкновенное, смогла затем поступить еще и в среднюю школу. Сама миссис Бертрэм, натура чувствительная и меланхолическая, в своих взглядах на жизнь была пессимисткой, но она лелеяла надежду, что хотя бы из Эрниты выйдет девушка незаурядная или что она сделает блестящую партию. Однако у дочери еще до последнего класса пошатнулось здоровье, подорванное усиленными занятиями. К счастью, дела семьи к тому времени улучшились. Алиса вышла замуж за кассира Национальной компании по производству кассовых аппаратов, старший брат хорошо зарабатывал. Поэтому мать имела возможность отвезти Эрниту в Калифорнию отдохнуть и поправиться. Кроме того, самой миссис Бертрэм эта поездка сулила известные романтические перспективы. Они собирались жить в семье одного из их бывших пансионеров – молодого рабочего-металлиста, который долго был в нее влюблен; потом он вернулся в Калифорнию, в свой родной город, где-то неподалеку от Сан-Франциско.

Перед матерью и дочерью эта поездка словно открыла новый мир. Ибо они были, по словам Эрниты, столь родственными натурами, что обе радовались и восторгались, как дети. Никогда прежде они не видели ни гор, ни моря. До восемнадцати лет Эрнита не выезжала из Техаса, ее кругозор был ограничен теми образами и мыслями, которые она могла почерпнуть из мечтаний и книг; теперь, в маленьком калифорнийском городке, поблизости от Сан-Франциско, у нее впервые появились настоящие поклонники. Конечно, и прежде мальчики ухаживали за ней, но голос пола, стремление к определенной физической близости в пору ее ранней юности – она это особенно подчеркивала – не имели над ней никакой власти. Напротив, это казалось ей чем-то дурным и даже постыдным. Едва ли перед ней когда-нибудь возникали картины интимной близости, а если и возникали, то столь туманно, что не могли взволновать. Здесь же за ней начал ухаживать толстый молодой немец, приказчик из бакалеи; он приносил миссис Бертрэм грибы с гор, а Эрните – прелестные дикие цветы. Потом он даже хотел жениться на ней. Конец этому ухаживанию положил его переезд в другую часть города, где находилось место его новой работы. Затем их начал посещать сын соседа,