Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински

светилась жизнью»37. Обе женщины были чрезвычайно практичными и прямыми в общении. Но достаточно ли этого, чтобы утверждать, что Соня была прототипом героини романа? Оруэлл был также близок к Инес Холден и Селии Паже и виделся с ними во время написания романа чаще, чем с Соней. Соня и темноволосая Джулия не были похожи ни внешне, ни внутренне.

Со стороны может показаться, что Джулия – образцово-показательный гражданин, «выдающий на-гора» дешевую фантастику и порнографию для пролов, участвует в двухминутках ненависти. «От нее веяло духом хоккейных полей, холодных купаний, туристских вылазок и вообще правоверности»38. Она настолько «правильная», что Уинстон сначала принимает ее за агента полиции мыслей и мечтает о том, чтобы размозжить ей булыжником череп. При более близком знакомстве она оказывается в большей степени человеком, желающим выжить, чем еретиком. Она тратит свои силы на то, чтобы соблазнять членов партии и добывать себе товары с черного рынка. Она хитрая, но не интеллектуальная (она не любит читать), она «бунтарь исключительно ниже пояса»39. Джулия в первую очередь реалист и специалист по выживанию. Она научилась играть, не ставя под сомнения правила. Вот строчка из одного из ранних вариантов романа: «Разница между ними заключалась в том, что Уинстон мечтал о том, чтобы свергнуть власть партии при помощи восстания, а Джулия знала, как покупать кофе на черном рынке»40.

В философском смысле Джулия представляет собой третий путь существования при режиме ангсоца. О’Брайен утверждает, что объективной правды не существует, Уинстон настаивает на том, что она есть, Джулию этот вопрос совершенно не волнует. Она не помнит прошлого, поэтому не думает о будущем, она живет в настоящем, чего и требует партия. Джулию настолько не интересует общество, в котором она живет, что она засыпает в то время, когда Уинстон читает ей вслух книгу Голдстейна. В чем-то она, возможно, и умнее Уинстона, потому что чувствует, что Голдстейн и революционное Братство, возможно, выдумки партии, но ее ум циничен, как ум нигилиста. Она столько раз повторяла то, во что совершенно не верит, что теперь верит только в то, что может потрогать руками. Когда Уинстон заставляет ее вспомнить, что когда-то Океания находилась в состоянии войны с Евразией, она не понимает, зачем это нужно. «Да какая разница? – нетерпеливо спрашивает она. – Тут постоянно одна война за другой. И все новости о войне – полная ложь»41.

Тоталитарные государства зависят от таких людей, как Джулия. Вскоре после окончания войны в полемике с Оруэллом на страницах Polemic писатель-коммунист Рандалл Свинглер цитировал выводы, сделанные американцами, которые провели интервью с бывшими сторонниками нацистов: «Нацисты объясняли людям, что, так как правда относительна, невозможно знать и понимать все… это снимало с обычного человека всю ответственность за то, чтобы пытаться что-то понять, и в то же самое время давало ему возможность чувствовать, что его совесть чиста»42.

Ханна Арендт писала в «Истоках тоталитаризма»: «Идеальный гражданин тоталитарного государства – не убежденный нацист или коммунист, а тот, для кого разницы между фактом и вымыслом (т. е. реальность опыта и переживания) и разницы между правдой и ложью (т. е. стандарты мышления) не существует»43. Арендт говорила о том, что немцев подготовило к этой мысли чувство хаотической неуверенности, предшествовавшей тому, как нацисты пришли к власти:

В постоянно меняющемся, непонятном мире массы достигли того состояния, что они одновременно верили во все и ни во что, считали, что все возможно и ничто не являлось правдой… Массовая пропаганда открыла, что аудитория была всегда готова верить в самое плохое и самое абсурдное и не особо возражала против того, что ее обманывали, потому что изначально считала каждое заявление ложью44.

Оруэлл придумал чудесный партийный лозунг: «Все возможно и ничто не является правдой»45.

Удивительно, как много мыслей и набросков Оруэлла, появившихся еще в 1943 и 1944 годах, попало в окончательный текст романа. Ангсоц, новояз, три супердержавы, партийные лозунги-оксимороны, фальсификация истории, двухминутки ненависти, три предателя, пролы – все это описано в его записных книжках вместе с основными поворотами сюжета. У писателя (Уинстон) проходит серьезный разговор с Х (возможно, О’Брайен) и короткая связь с Y (Джулия). Вторая часть книги: арест, пытки, признание, как во всех его романах, «финальный провал сознания».

Впрочем, были сделаны некоторые важные изменения и дополнения. Одним из этих изменений является двухсторонний телекран. Как и у большинства англичан, у Оруэлла не было ТВ. В июне 1948 года в стране с населением пятьдесят миллионов человек было всего пятьдесят тысяч ТВ-лицензий46 (хотя количество лицензий и ТВ-аппаратов стремительно увеличивалось), и передач по ТВ было крайне мало[51]. Некоторые боялись того, то через ТВ за ними будет проводиться слежка. Когда глава почтовой службы Англии Кингсли Вуд в 1935 году заявил о появлении ТВ, то добавил следующее: «Хотел бы заверить всех нервных слушателей в том, что ТВ, конечно, замечательная вещь, но аппарат нельзя использовать таким образом»48. Тем не менее многие считали, что рано или поздно возникнут технологии, которые могут быть использованы для слежки за гражданами. Рейхсляйтер Роберт Лей однажды сказал: «Единственным человеком в Германии, который является приватным индивидом, является только тот, кто спит»49. Во Взлетной полосе I, где есть телекраны, шпионы, полиция мыслей, спрятанные микрофоны, людям кажется, что за ними наблюдают двадцать четыре часа в сутки, и ведут они себя соответствующим образом50.

«Всесильный и не ошибающийся»51 Большой Брат был одним из более поздних добавлений. Вездесущий, но неосязаемый правитель Океании является смесью Благодетеля из романа Замятина, Первого из произведения Кёстлера, Гитлера и, конечно, Сталина, о котором Андре Жид писал: «Его портрет везде, его имя звучит на всех устах, и его восхваляют в каждом публичном выступлении. Является ли это результатом преклонения, любви или страха? Никто не может точно ответить на этот вопрос»52. Сталина называли «необъяснимой загадкой» 53, «энигмой» и «коммунистическим сфинксом». Чем менее реальным и, следовательно, неидеальным человеческим существом он казался, тем сильнее казалась его власть. Арендт писала: «Главным качество вождя масс стала абсолютная непогрешимость, вождь не в состоянии ошибаться… У вождей есть одна проблема, которая волнует их в первую очередь: сделать так, чтобы их предсказания сбывались»54.

Никто не знает, где в Океании живет Большой Брат. Да и вообще, живет ли он? «Он существует точно так же, как существую я?»55 – спрашивает Уинстон О’Брайена. Тот отвечает: «Ты не существуешь». Большой Брат – реальный человек? Был ли реальным Голдстейн?