Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински

единственным писателем, описавшим миниатюрную тиранию школ-интернатов. Соня Браунэлл обучалась в школе при женском монастыре и называла католических священников «тоталитарными маньяками»100, желавшими контролировать «любую мысль и любое чувство». Оруэлла никогда бы не стали считать великим писателем, если бы его последний роман был всего лишь мстительной сатирой на школьные годы.

28 июля Оруэлла выписали из больницы. Авриль считала, что он может полностью вылечиться, если после этого проведет некоторое время в санатории, но Оруэлла тянуло писать и закончить свою лебединую песню. Он вернулся на остров Джура и с августа по ноябрь, когда на ферме кроме него жили Риз, Авриль и Билл, переписал весь роман. Соседи писателя были рады снова его увидеть. Один из рыбаков, занимавшийся промыслом омаров, вспоминал: «Когда я в первый раз прочитал “1984”, меня больше всего поразило то, что мне показалось совершенно невероятным, что его написал человек, которого я знал. Эрик Блэр. Я совершенно не был в состоянии совместить личность автора романа и Эрика»101.

Писатель считал, что, «пока книга не закончена, она не существует»102. Он не делился черновыми вариантами романа с друзьями и обсуждал его содержание только в самых общих чертах. Оруэлл дал указание Ризу, что, если умрет в больнице, тот должен будет уничтожить рукопись, которая в то время все еще называлась «Последний человек в Европе». Роман должен быть или закончен, или рукопись должна была быть уничтожена.

Учитывая то, что Оруэлл очень не хотел, чтобы кто-либо видел черновые варианты текста романа, удивительно, что сохранилась хотя бы часть этих черновиков. Коллекционер из Массачусетса Даниэль Сигел приобрел страницы из четырех черновых вариантов, составляющие в общей сложности 44 процента полного объема романа, и в 1984 году опубликовал их фотокопии. Оруэлл был очень беспощадным редактором и переписывал абзацы по несколько раз, избавляясь от невнятности формулировок, а также подчеркивая и выделяя ключевые идеи. Страницы настолько густо испещрены исправлениями, что иногда вообще сложно разобрать, что там написано. Например, первое и дезориентирующее предложение романа в одном из вариантов звучало так: «Был холодный ветреный день в начале апреля, и миллион радиоаппаратов “пробил” тринадцать»103. В шестой раз роман Оруэлла начинался с обозначения времени суток.

Подробные записи, сделанные писателем во время пребывания в больнице, четко демонстрируют то, что он хотел подчеркнуть и выделить: роль пролов, фальсификацию истории и подавление в Океании секса, а также необходимость написать заключительную главу. Он значительно сократил отрывок, описывающий посещение квартиры О’Брайена, минимизировал роль его мрачного слуги Мартина, вырезал последующую сцену встречи с Джулией. Оруэлл значительно уменьшил количество случаев с намеками на реальные географические места, все то, что имеет отношение к расам (включая сцену линчевания), и показавшуюся ему неуместной иронию. Юмор в романе сухой, как, например, в выражениях «спонтанные демонстрации»104 и «добровольные подписки»105. Оруэлл счел слишком неуклюжей и неудачной сцену, в которой «христианские пацифисты»106 призывают закопать живьем двадцать тысяч евразийских пленных. Ни одно из этих изменений принципиально не поменяло канвы и хода повествования. На основе черновых вариантов романа можно утверждать, как последовательно и тщательно Оруэлл в течение трех лет дорабатывал текст.

В то лето состояние его здоровья снова ухудшилось. К октябрю стало понятно, что надо ехать в санаторий, но он все равно упорно продолжал работать. Оруэлл нашел время и написал короткие тексты про Жана-Поля Сартра и Томаса Стернза Элиота, а также достаточно объемный текст про то, о чем он не пишет в своем романе.

Вполне возможно, что Оруэлл мог бы пожалеть о том, какое название дал в своем романе тоталитарному режиму. Ангсоц был таким же социалистическим, как национал-социализм. Впрочем, в истории, в которой такие понятия, как «министерство любви», «министерство мира» и «министерство изобилия», означают диаметрально противоположные понятия, было бы странным предполагать, что и ангсоц надо воспринимать исключительно буквально, как «английский социализм». В романе Оруэлла партии лейбористов уже не существует, и в книге Голдстейна написано о лжи, заложенной в названии «ангсоц»: «Таким образом, Партия отвергает и оскверняет все принципы, на которых изначально строилось социалистическое движение, и делает это во имя социализма»107. Тем не менее многие американские поклонники романа, как мы позднее увидим, предполагали, что Оруэлл сатирически изобразил правительство Эттли. Оруэлл придал Взлетной полосе I правдивые характеристики послевоенного Лондона, что и объясняет такое непонимание. Даже Варбург (который позднее увидел свою ошибку) предполагал, что роман является «сознательным и садистским выпадом против социализма и социалистических партий в целом»108. Варбург писал, что роман порадует Черчилля и правые СМИ и «выльется в красивые миллион голосов, отданных за консервативную партию». При этом Варбург лично знал Оруэлла. Как можно предполагать, что читатели, не знавшие автора лично, не совершили бы такой же ошибки?

Американцам казалось, что Англия под управлением лейбористов стала просто ужасной. Лондонский корреспондент The New York Times Энтони Боуэр писал, что англичане выглядят «слегка голодными, очень уставшими, живут в условиях карточной системы, во многом ограничены и отчаянно борются за то, чтобы добиться роста экономики»109. Опрос общественного мнения, проведенный весной 1948 года, свидетельствовал о том, что 48 процентов англичан рассматривали возможность эмиграции110. Оруэлл же до конца остался сторонником лейбористского правительства, правда, очень требовательным сторонником. Его раздражало, что лейбористы не отменяют три столпа и символа британской классовой системы привилегий: палату лордов, дворянские привилегии и частное образование. Бюрократические реформы лейбористов нагоняли на Оруэлла скуку. Он даже предлагал Тоско Файвелю написать об этом в Tribune и раскритиковать правительство за то, что они слишком увлеклись проектами жилищного строительства и национальной системой здравоохранения, что, как выяснилось позднее, было главными достижениями лейбористов111. К счастью, Файвель отказался от предложения.

В статье «Лейбористское правительство через три года», написанной в 1948-м для Commentary, Оруэлл обрисовал то, как правительство будет с трудом решать проблемы, а не то, что Англия может превратиться в диктатуру. «Пока, несмотря на вопли со стороны “правой” прессы, правительство практически никак не ограничило свободу личности. Оно минимально использовало свои полномочия и не занимается тем, что попадет под описание термина “политических преследований”112», – подчеркнул Оруэлл. Он не исключал того, что правительство лейбористов может начать вести себя более авторитарно в случае, если через несколько лет экономика не поднимется с колен, но пока не наблюдал никаких подобных тенденций среди членов кабинета Эттли. Скорее Оруэлл считал, что все они слишком осторожны в вопросах объяснения проводимой ими политики. Меры ужесточения контроля экономики, миграция из Польши, писал Оруэлл, «вызвали гораздо больше раздражения, чем