Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински

него по контракту прав на издание романа «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый». Роман «Скотный двор» перевели на многие языки. Например, в Японии за право издавать перевод романа боролось сорок восемь издательств. На незадолго до этого появившейся третьей программе BBC сделали радиопостановку «Скотного двора», которую писал Райнер Хэппенсталл, с которым Оруэлл в свое время вместе снимал квартиру. Оруэлл говорил Паже: «У меня было ощущение, что роман испортили, так практически всегда случается с тем, что пишут для радио»68.

В марте 1947-го Оруэлл ознакомился с новым трудом Джеймса Бернхема «Борьба за власть». Теория американского философа становились все более «правой», и предсказанное им ранее количество супергосударств снизилось с трех до двух, то есть отражало противоборство двух систем: коммунистической и демократической. Основной задачей новой доктрины Трумэна стало сдерживание советского коммунизма, но Бернхем считал, что Третья мировая война уже началась и Америка должна быть готова нанести превентивный ядерный удар по России, пока коммунисты сами не создали свою ядерную бомбу, в результате чего один из конгрессменов сравнил его книгу с Mein Kampf. Оруэлл писал о Бернхеме: «Ему слишком нравятся апокалиптические видения, он слишком склонен предполагать, что трагический исход исторического процесса пройдет неожиданно и логично»69. Оруэлл был хорошо начитан о России (в 1957 году в письме Двайту Макдональду он рекомендовал для прочтения на эту тему почти двадцать книг70) и считал, что призыв Бернхема запретить на Западе коммунистические партии объясняется только его разгоряченной фантазией о том, что компартии – это «огромные секретные армии фанатичных воинов, не чувствующих страха и угрызений совести и мечтающих только о том, чтобы умереть за Страну Рабочих»71.

Оруэлл был демократическим социалистом и чувствовал себя как «доктор, лечащий неизлечимого больного»72. «Умственное заболевание»73, охватившее мир в 1930-х, не только не вылечили, но даже и не диагностировали. Также как и Эттли, говоривший о «совмещении личной свободы с плановой экономикой, демократией и социальной справедливостью»74, Оруэлл стремился найти третий путь, не связанный ни с Америкой, ни с Россией. Он надеялся на социалистические Соединенные Штаты Европы: «Если где-нибудь смогут достигнуть состояния экономической безопасности без концентрационных лагерей, предпосылки русской диктатуры исчезнут, и коммунизм потеряет свою привлекательность»75. Но сложностей было много, и будущее было «очень туманным»76.

Оруэлл был излишне пессимистичен. Спустя несколько лет британская экономика встала на ноги во многом благодаря плану Маршалла, пережила распад колониальной империи. Франция и Германия заложили основы не федерации социалистических государств, а объединенной Западной Европы. Отчаяние, выраженное в его романе, было выражением его собственных страхов. В рецензии на сборник репортажей Виктора Голланца «В темной Германии» о послевоенном периоде развития страны писатель говорил, что описания страдания уже не смогут тронуть сердца англичан: «По мере аккумуляции ужасов мозг начинает вырабатывать эликсир защитного неведения, пробиться через который становится все сложнее. Ситуация сравнима с той, когда тело вырабатывает иммунитет против наркотика, что приводит к необходимости увеличения дозы». Для создания шока, способного встряхнуть человека, по мнению Оруэлла, была необходима «новая литературная техника».

Оруэлл, Авриль и Ричард вернулись на Джур 11 апреля, когда таял снег и в воздухе запахло весной. В полях расцвели нарциссы. К концу мая Оруэлл написал уже приблизительно треть романа, которая, как ему казалось, была еще в «ужасном состоянии»77. Он писал Варбургу: «Не люблю говорить о книгах, пока они не написаны, но могу сообщить, что это роман о будущем, в некотором смысле фантазия в форме реалистичного романа. В этом-то и вся сложность, потому что написать что-то в смысле предсказаний относительно просто»78. В течение последующих нескольких месяцев он отправил все, за исключением последней главы и отрывка о новоязе, Миранде Кристен, подруге Энтони Пауэлла, которая снимала его квартиру на Канонбури-Сквер и вызвалась напечатать текст романа. Во время войны она жила на оккупированном японцами острове Ява, и роман заинтересовал ее «с первых строк, потому что в нем были аналогии с недавним прошлым»79. Японцы назвали оккупированные территории сферой совместного азиатского процветания, «и им бы очень понравилась идея министерства правды».

В то жаркое лето на ферме Барнхилл Оруэлла посещало много друзей. Душеприказчик или исполнитель завещания писателя Ричард Риз приезжал на несколько недель, чтобы порисовать. Долгое время гостила Инес Холден. На острове появился демобилизованный солдат Бил Данн. Данн начал помогать по хозяйству на ферме Барнхилл и влюбился в Авриль. После смерти Оруэлла он женился на Авриль, и они усыновили Ричарда. Хамфри Дакин, овдовевший после смерти Марджори, со своими взрослыми детьми (Генри и Джейн) приезжал в отпуск, который чуть было не закончился трагедией. На моторке Оруэлла семейство Дакин вместе с самим писателем и его сыном попали в водоворот залива Корриврекан (Corryvreckan), который является одним из самых опасных мест английского побережья. В тот раз Оруэлл впервые после войны в Испании оказался на миллиметр от смерти. Генри говорил, что писатель не впал в панику, «было ощущение, что ему все это нравится»80.

Почему Оруэлл вел себя так спокойно? Объяснялось ли его поведение храбростью, безрассудством или фатализмом? Может, он уже настолько свыкся с мыслью о том, что проживет недолго? Осенью состояние здоровья Оруэлла ухудшилось, и ему пришлось отказаться от планов писать для СМИ о жизни на американском юге, а также от предложения Observer провести три месяца в Кении и Южной Африке. Он не был готов к путешествиям. Весь год Оруэлл плохо себя чувствовал, терял вес, «как дурак»81, как он выразился Файвелю, и решил продолжить работу над романом, а не ходить к врачу, который, как подозревал писатель заставит его отложить работу и лечиться. Первый набросок романа он закончил, лежа в кровати, 7 ноября. Незадолго до Рождества он послушался совета врача и поехал в больницу Хермирес около Глазго. Следующие семь месяцев он не смог ни вернуться на остров, ни заниматься своим романом. Позднее он признавался Селии Паже в том, что «в то время я был уверен, что моя песенка спета»82.

Оруэллу часто снилась смерть. И особенно часто – перед тем как он просыпался, задыхаясь и хватая ртом воздух, в ужасе от того, что не сможет вздохнуть. Во сне он гулял вдоль морского побережья или величественных зданий, всегда освещенный ярким солнцем и, как он писал в своей записной книжке, которую вел, когда лежал в больнице, «со странным ощущением счастья» 83. Он боялся не смерти, только боли, которая будет ей предшествовать. Оруэлл считал, что лучше умереть «насильственной смертью и не