Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински

Брайтона, а лето на своем любимом острове. Когда он в 1950 году вернется к работе, он планировал закончить новый сборник «Эссе и наброски», в котором будет эссе о творчестве Ивлина Во («великолепный автор… но придерживается совершенно несостоятельных взглядов»25), а также о написанных о политике романах Джозефа Конрада «На взгляд Запада» и «Секретный агент». Оруэлл считал, что Конрада, автора приключенческих романов, интересовали вопросы психологии зашедших слишком далеко национализма, власти и идеализма, и его творчество характеризовало «зрелое, взрослое отношение и понимание политики, которое было практически невозможно обнаружить в творчестве современных ему писателей – уроженцев Англии»26. Также как и в романе Гилберта Честертона «Человек, который был Четвергом», в романе «Секретный агент» описаны заговоры, взрывы бомб и убийства, которыми «отличались» европейские анархисты на рубеже XIX–XX веков. В последнем романе Оруэлла наблюдается некоторое влияние упомянутых произведений, например в том, что О’Брайен вербует и потом обманывает Уинстона, и в целом в атмосфере явок, паролей и клятв. В первом черновом варианте Уинстон и Джулия мечтают о террористической деятельности: «Они хотели достать пять килограммов динамита и детонатор, прийти на митинг членов Внутренней партии и взорвать их и самих себя»27.

В 1949 году Оруэлл размышлял о написании двух романов, по сюжету никак не связанных с Океанией. Действие одного из них должно было разворачиваться в 1 945-м, второго – в 1920-е, и, по словам Варбурга, последний должен был быть «построен на героях, а не на идеях, а его действие должно происходить в Бирме»28. Из последнего романа сохранился лишь отрывок под названием «История в курительной комнате». Это милое и легкое чтиво, и, судя по записям Оруэлла в дневнике, он наконец отошел от темы тоталитаризма. Роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» являлся окончанием определенной фазы развития творчества писателя, но не всей его карьеры.

Пока Оруэлл лечился, в мире установился новый порядок. В апреле западные страны создали НАТО. В августе Россия провела в Казахстане успешные испытания ядерной бомбы. В октябре Мао объявил о создании Китайской Народной Республики.

Океания, Евразия, Остазия.

В клинике Оруэлла часто навещали друзья: Варбург, Маггеридж, Пауэлл, Файвель, Поттс, Холден, Конноли. Кроме этого писателя посетил Ивлин Во со своими совершенно несостоятельными взглядами, историк и социалист Ричард Генри Тоуни, а также Чарльз Курран, сильно утомивший Оруэлла политической дискуссией в рамках интервью для Evening Standard, который жаловался на «ужасные сигареты»29 писателя. Кроме того, его часто навещала 29-летняя Соня Браунэлл, она снова появилась в жизни Оруэлла в мае того года. Соня, как знали многие, спала с разными мужчинами.

Соне было суждено иметь непосредственное отношение к роману «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» на протяжении тридцати одного года. Она была непростой женщиной, и многие считают ее авантюристкой, снобом и совершенно недостойной управительницей литературным наследством Оруэлла. Такая репутация сложилась у Сони потому, что она отказывалась сотрудничать или мешала работе биографов, продюсеров и сценаристов, у которых, следовательно, не было причин относиться к ней по-доброму. Она маниакально охраняла наследие своего умершего мужа и поэтому нажила себе много врагов.

Как и Оруэлл, Соня родилась в Индии, где ее отец работал в сфере торговли, а выросла в Англии. Она обучалась в католическом интернате, который ненавидела еще более люто, чем Оруэлл ненавидел интернат св. Киприана. Один из почитателей ее красоты говорил, что протест против полученного воспитания оказался для нее «вечным ракетным топливом» 30. После интерната она девять месяцев отучилась в колледже в Швейцарии. Там же у нее случился роман со швейцарцем, которого она отвергла и с которым произошел несчастный случай, он погиб. После этого в душе Сони надолго поселилось чувство вины.

Позже она с головой окунулась в жизнь лондонской богемы, стала музой, другом, а для некоторых художников – членов школы Юстон-роуд, продвигавших реалистичное искусство живописи, – любовницей. Стивен Спендер так вспоминал «Венеру с Юстон-роуд»: «Круглое ренуаровское лицо, ясные глаза, рот купидона, светлые, слегка бледные волосы. У нее был вид человека, который стремится выйти за рамки самого себя, убежать от класса, в котором родилась, из интерната, в котором воспитывалась, убежать в языческую эстетику мира художников и литературных гениев, которые должны были ее спасти»31. Мужчины были без ума от ее танцующего звонкого смеха, не способного скрыть некоторую подспудную грусть. Несмотря на то что она была очень умной, с прекрасным чувством юмора и острым языком, она сомневалась в своих талантах, и ее притягивал гений других людей, в особенности мужчин, значительно ее старше. «Мой отец умер, когда мне было полгода, мой отчим сошел с ума, и никто никогда за мной не “присматривал”»32, – писала она позднее.

Практически сразу она начала работать в журнале Horizon, который в апреле 1940 года открыли Сирил Конноли и коллекционер искусства Питер Уотсон, и вскоре стала незаменимым членом команды. В то время она впервые встретилась с Оруэллом. Она была прямой, любила эффективность, не терпела глупостей и умела вести дела. Большую часть войны она проработала в министерстве военного транспорта и вернулась в Horizon в 1945 году, после чего познакомилась с Оруэллом ближе. Тогда она в первый раз, из чувства сострадания, переспала с писателем, который мучился в одиночестве. Потом они снова встретились в Лондоне зимой 1946–1947 годов. Она подарила ему бутылку бренди, для того чтобы он отвез ее на остров Джура. Потом Оруэлл написал ей письмо с приглашением посетить его на острове (до которого она так и не доехала). Тон его письма деловой, за исключением последней фразы: «Ну, а пока береги себя и будь счастливой»33.

Соня действительно старалась быть счастливой. Она провела некоторое время в Париже в компании экзистенциалистов Сартра, де Бовуар, Камю и крайне очаровательного, но крайне женатого Мориса Мерло-Понти. Как и Сартр, Морис Мерло-Понти был марксистом, он безуспешно пытался продать через Соню эссе в Horizon и называл Оруэлла «так называемым гуманистом»34 (Оруэлл считал Сартра «пустословом»35). У Сони завязался длинный и бурный роман с Мерло-Понти, который последний закончил в конце 1948-го. Так что когда Оруэлл и Соня снова встретились, оба были побитыми жизнью и с уважением относились к скорбям и потерям друг друга. Джулия говорит Уинстону: «Я умею замечать людей, которые чувствуют себя не на своем месте»36.

Уже одно название биографии Хилари Спурлинг «Девушка из отдела художественной литературы» свидетельствует о том, что она поддерживает популярную теорию о том, что Соня послужила прообразом Джулии. Спурлинг пишет: «Она была молодой, красивой, жесткой, и, в первую очередь,