Второй сын - Эми Хармон

Арвин, цепляясь за руку короля. – Он должен стать верховным хранителем. Он никогда ни о чем тебя не просил. Не просил даже его признать.

– У меня нет сыновей, – сказал Банрууд и ухватил Арвина за ворот рубахи, так что старик повис над землей.

Но тот все равно не унимался и, задыхаясь, умудрялся выдавливать из себя обрывки фраз:

– Сын… он… Хёд… слепой бог.

– Слепой бог Хёд?

– Да… да… Хёд.

Король внезапно выпустил Арвина, и тот кулем повалился на землю.

– Значит, мой сын – слепой бог? – спросил Банрууд. И расхохотался, широко простирая над толпой руки: – Люди, вы это слышите? Я уже не безумный король. Я сам Один! Отец Хёда, слепого бога!

В толпе послышался смех – воины и мужчины из кланов, хохоча, откидывали назад головы. Лотгар смеялся вместе с ними, не снимая своей широкой ладони с плеча Гислы. А вот Гисла дрожала с головы и до пят. Ноги словно отказывались держать ее тело.

– Я отец дочерей и богов! – ревел Банрууд, все еще вздымая к небу руки в знак триумфа, и толпа ревела с ним вместе.

– Да, да, государь, Хёд – твой сын! – заулыбался Арвин, пытаясь встать. – Но его все равно не взяли в храм.

К королю подошли стражи, и он небрежно махнул в сторону Арвина.

– В колодки его. Пусть сегодня живет, раз сумел меня рассмешить.

Стражи потащили не перестававшего бормотать Арвина прочь, и зеваки на площади застонали, словно еще не хотели расходиться, словно хотели, чтобы веселье еще продолжалось.

– А что же с дочерью Лиока? – прокричал Бенджи из Берна. – Каким будет ее наказание, государь? Она подвергла себя опасности и обесчестила храм. Ее тоже следует наказать.

По толпе пробежала волна любопытства и недоверия. Лотгар застыл подле нее, как скала. Развязав свой синий тканевый пояс, он набросил его ей на плечи, но лишь привлек внимание зевак к ее порванному, грязному платью.

– Она дочь Лиока, – рявкнул он и потянулся к мечу, висевшему у него за спиной.

– Она замарана, – сказал кто‐то, и это слово щелкнуло, словно плеть, и полетело над толпой, и та загудела, соглашаясь с обвинением.

– Ее нужно выпороть! – крикнул Бенджи, и все вокруг него разом заговорили:

– Пригвоздить к столбу!

– Дать ей в руки кусок раскаленного железа.

– Заковать ее в кандалы. В них она не сумеет покинуть гору.

– Дочь вернется под мою защиту, – произнес мастер Айво, шагая сквозь толпу. Он был один – за ним шли всего два храмовых стража. Толпа стала такой плотной, что Гисла уже не видела за ней ступеней храма.

– Она сбежала из‐под твоей защиты, верховный хранитель, – хмыкнул король Банрууд. – И мне пришлось вернуть ее назад. – Король никогда не упускал возможности настроить народ против хранителей.

Толпа гудела и колыхалась: всем хотелось получше рассмотреть происходившее на площади.

– Она дочь Фрейи, – настаивал мастер Айво. – Пусть все отойдут. – Он протянул к Гисле руку. – Дорогу дочери, дайте ей вернуться в храм.

Но зеваки у края толпы не услышали его слов и стали напирать, пытаясь пробраться вперед, так что круг вокруг Гислы и Лотгара совсем сузился. Лотгар выругался и, желая ее оградить, поставил ее на низкую каменную стенку, окружавшую королевский очаг. Спину ей опалил жар, высокий, широкий, неугомонный, и она замерла, словно пытаясь отыскать путь прочь от шумевшей толпы.

– Разойдитесь! – крикнул Айво и раскинул руки.

Его обагренные кровью ладони описывали в воздухе беспорядочные круги. Пламя у Гислы за спиной засвистело и ухнуло, разбросав над толпой сноп искр.

То было величественное, но совершенно бессмысленное зрелище: толпа приветствовала его веселыми криками, но расходиться не стала.

Тогда Айво вызвал порыв ветра, и он пронесся по площади, взметая флаги на крепостной стене. Но удержать ветер, чертя руны в воздухе, Айво не мог, а толпа требовала новых развлечений.

Король вскарабкался на стену и встал рядом с Ги-слой, вновь привлекая внимание зевак.

– Сегодня последний день королевского турнира. Сегодня будет схватка. А ночью нас ждет пир! – выкрикнул он. – Ступайте. Готовьтесь!

Люди сдвинулись было с места, собравшись уходить, но Бенджи из Берна все не сдавался.

– Дочь так и осталась ненаказанной, – упорствовал он. – Билг из Берна, член моего клана, лишился жизни и был повешен на этих воротах за то, что осмелился ее коснуться. Но она сама не понесла наказания ни за один из своих грехов.

Мастер Айво растолкал толпу и взял ее руки в свои, перепачкав ее ладони своей кровью.

– Она отобрана для храма… и помечена моей кровью. Не сходи с ума, Бенджи из Берна.

– Нужно пролить ее кровь, а не твою, верховный хранитель, – бросил в ответ Бенджи, и толпа снова зашепталась.

– Она дочь Сейлока, – ответил король, еще сильнее возвышая голос, чтобы усилить эффект, который должны были произвести его слова. – И будет носить этот знак… он напомнит ей, кто она такая… и что представляет.

Король сорвал с шеи цепь со звездой Сейлока и поднял ее высоко над головой, так, чтобы ее облизнуло пламя королевского очага. Он медленно опускал звезду все ниже, так что в конце концов языки пламени слились с концами звезды. Над храмом как раз взошло солнце, и его лучи отразились в золоте амулета. Шепот толпы сменился восхищенными, восторженными возгласами. Тяжелый золотой амулет переходил от одного короля Сейлока к другому, и Гисла никогда не видела, чтобы Банрууд его снимал. Он держал звезду над огнем, пока цепь, на которой она висела, не раскалилась. Тогда он положил звезду на камень и протянул руку к Гисле. Она отшатнулась.

Толпа замерла.

– Дай мне руку, дочь, – велел Банрууд.

– Нет.

– Дай руку, или я приложу амулет тебе ко лбу, – повторил он тихо, сверля ее горящими глазами. – Они все равно получат то, чего желают.

Гисла вытянула руки перед собой. Король ухватил ее за правое запястье и развернул руку ладонью вверх. Линии ее руны белыми нитями выделялись на розовой коже, но, если даже Банрууд их и заметил, они его не остановили. Он взялся за цепь и опустил свой амулет ей на ладонь, а потом сжал ее руку своей ладонью.

Она попыталась крикнуть, но перед глазами у нее замелькали образы, сменявшие друг друга со скоростью света, так, словно она держала за руку самого бога Сейлока. Закованные в золото короли, правившие страной на протяжении пятисот лет, говорили с руной у нее на ладони. А потом боль подняла свою раскаленную добела голову, затмив все цвета и формы, и Гисла больше не видела ничего, одно только пламя.

Король выпустил ее