Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства - Юрген Остерхаммель

необходимости использовать более дорогие средства. Особенно эффективным было согласованное давление в партнерстве с третьей державой, преимущественно с Францией. Такое давление оказывалось на Тунис в 1857 году и на Китай в 1858–1860 годах, в то время как Сиам был чуть успешнее, сталкивая европейцев лбами[429]. Британская политика придерживалась принципа: как можно дольше оказывать влияние и лишь после исчерпания подобных неформальных возможностей переходить к формальному колониальному господству. Любимая комбинация британских империалистов: руководить из‑за кулис сговорчивыми местными властями через своих «наместников» и «советников». Это даже могло стать откровенной фикцией: с 1882 года Египет являлся британской колонией де-факто, однако формальный суверенитет стамбульского султана вплоть до аннексии 1914 года не подвергался сомнению, все это время занимал свой престол местный монарх, а местные министры оставались на своих должностях. Фактически всемогущий верховный представитель Великобритании, руководивший правительством, носил скромный титул «генерального консула» и не имел никаких официальных суверенных полномочий. Такой завуалированный протекторат на практике позволял действовать не менее жестко, чем, например, в колониях короны с автократическим управлением[430].

Третье. В целом аристократический характер британской политики XIX века, сильно отличавшейся, к примеру, от французского буржуазного политического стиля, облегчал практику солидарности элиты поверх культурных границ. Интеграция Британской империи реализовалась в гораздо большей степени, чем во Французской империи, путем включения, пусть иногда и чисто символического, подчиненной местной элиты в имперский аппарат[431].

Четвертое. Британская имперская элита была (особенно к концу XIX века) настроена не менее расистски, чем другие европейские и североамериканские колонизаторы. Она резко подчеркивала социальные различия между людьми различного цвета кожи. Однако расизм британской элиты практически никогда не доходил до крайней формы – до требования истреблять представителей иной расы. Последнее стало уделом расизма поселенцев-колонистов, как некоторое время в Австралии. Восстания – например, восстание сипаев в Индии в 1857 году – могли быть жестоко подавлены, и при этом расизм ослаблял определенные психологические барьеры. Но в Британской империи XIX века массовые убийства или тем более геноцид никогда не использовались в качестве орудия господства (как, например, в Конго при короле Леопольде или в Германской Юго-Западной Африке 1904–1908 годов). Критическим моментом стало подавление восстания губернатором Ямайки Эдвардом Д. Эйром. В октябре 1865 года жители небольшого провинциального города Морант-Бей оказали сопротивление колониальной полиции во время судебного разбирательства. Это привело к протесту мелких крестьян, в ходе которого были убиты несколько белых. Губернатор Эйр разглядел в этом давно и с параноидальным страхом ожидаемое «большое восстание чернокожих», «второе Гаити», и привел в действие масштабный механизм репрессий. В течение недели, во время «умиротворения» острова, опиравшиеся на террор представители власти убили около пятисот ямайцев, еще больше прилюдно выпороли и подвергли другим пыткам; тысячи домов были сожжены дотла. Подавление восстания вызвало в Великобритании публичные дискуссии, растянувшиеся почти на три года. Речь шла о том, считать ли губернатора Эйра героем, сохранившим Ямайку для империи и защитившим белых островитян от расправы, или превысившим свои полномочия и долг убийцей. За всю Викторианскую эпоху ни один другой спор не получал такой гласности и не вызывал такого раскола общественного мнения. Высказались самые выдающиеся интеллектуалы страны. Томас Карлейль выпустил в защиту губернатора расистский памфлет, Джон Стюарт Милль возглавил партию либеральных оппонентов, выступающую за строгое наказание. Дискуссия закончилась победой либералов, однако губернатор Эйр не понес наказание, а был лишь уволен с колониальной службы; в конечном счете парламент, пусть и неохотно, даже назначил ему пенсию[432]. И все же 1865 год стал важной датой в борьбе против расизма, сравнимой с 1807‑м – годом великого решения об отмене работорговли. Настороженность общественного мнения больше не ослабевала, и самые позорные страницы в Черной книге колониализма писались отныне уже не британцами[433]. Если после Первой мировой войны (особенно в 1930‑х) расизм в Германии и Италии становился все более радикальным, то в Великобритании он уже перестал безоговорочно приниматься публикой. Раса не игнорировалась (и не игнорируется до сих пор), но продолжающаяся дискриминация в колониях и на самих Британских островах уже не влекла последствия уровня государственных преступлений.

Так что же такое «Британский мир» – «Pax Britannica» – с современной аналитической точки зрения, а не как политическая риторика современников?[434] Проще сначала сказать, чем она не была. В отличие от Римской империи или Маньчжурской XVIII века Британская империя не охватывала весь мир цивилизации, orbis terrarum. Ни на одном континенте, за исключением Австралии и Новой Зеландии, у Великобритании не было имперской монополии вне конкуренции. Всегда и везде она соперничала с другими державами. Британская империя не была монолитным территориальным блоком. Она представляла собой сложную сеть осуществления господства по всему миру: структуру с узловыми утолщениями и неконтролируемыми пространствами между ними. В отличие от США эпохи Pax Americana, когда у Соединенных Штатов существовали технические возможности превратить любую точку планеты в руины, Великобритания в XIX веке не обладала военной мощью для интервенции, которая открывала бы ей доступ к сухопутным массивам в мире. Вторжение в Венгрию в 1849 году для спасения венгерских революционеров, которого требовала значительная часть британской общественности, было невыполнимым. Британия могла в определенной степени выполнять функции «морского жандарма», но никак не «мирового полицейского».

В период между 1815 и 1914 годами (и несмотря на то что с начала 1870‑х Великобритании стало несколько – но не существенно – сложнее утверждаться на международной арене) Pax Britannica включал в себя следующие аспекты: a) способность оборонять самую большую колониальную империю в мире и постепенно, даже без столкновения с другими державами расширять ее; b) способность оказывать за пределами формальных колониальных границ империи вне европейской системы государств (Китай, Османская империя, Латинская Америка) неформальное существенное, порой доминирующее влияние за счет использования разницы в экономическом развитии, обеспеченное договорными привилегиями («неравноправные договоры») и под дамокловым мечом интервенции («дипломатия канонерок»)[435]; c) способность оказывать международному сообществу услуги (зона свободной торговли, валютная система, регулирование международного права), использование которых не предполагало никакой связи с британским гражданством. Британская империя была уникальна тем, что ядро ее территории (империя в формальных границах) было окружено двумя концентрическими кругами: первый – не имеющий четких границ круг, в пределах которого Великобритания имела решающее «неформальное» влияние; второй круг – глобальное пространство, в котором царил экономический и правовой порядок, формирующийся под влиянием Британии, но не контролируемый ею. Какой бы обширной ни была Британская империя, но даже в середине века, когда Соединенное Королевство могло считаться единственной мировой державой, она все же далеко не покрывала британскую экономическую деятельность. Если бы это было не так, то межимперская,