Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

и упал на землю. Наконец, Сунь Бин застыл в позе доблестного героя, стойкого в своем горе, и запел:

– В Цаочжоу приобщился я к божественному Кулаку справедливости и согласия. Святые небожители отовсюду собрались помогать друг другу, решив не дать заморским дьяволам остаться в живых. Перед расставанием братья-наставники неоднократно повторяли, что мы должны вернуться в Гаоми и воздвигнуть здесь священный алтарь, а потом преподавать народу божественный кулачный бой, что именуется шэньцюань[86], учить люд боевым искусствам и объединить всех в едином духе людей, которым под силу сдвинуть гору Тайшань. Специально послали со мной брата-обезьяну и братца-хряка в защиту буддийской веры, оба они, нашедшие путь к спасению святые, спустились к нам прямо с небес.

Когда Сунь Бин закончил петь свою «кошачью арию», народ уже смотрел на него пренебрежительно, мол, какой это божественный Кулак, какие-то перепевки из старого театра. Сжав кулаки, Сунь Бин согнулся перед всеми в малом поклоне:

– Земляки, во время нынешнего визита в Цаочжоу я познакомился с великим учителем Чжу Хундэном[87]. Услышав, что в нашем родном крае немецкие дьяволы насильно строят железную дорогу и убивают безвинных, почтенный брат исполнился благородного гнева. Изначально Чжу Хундэн сам хотел возглавить небесное воинство, чтобы отправиться уничтожать иностранцев, но он слишком занят военными делами и не нашел возможности освободиться от них. Почтенный специально передал мне все секреты шэньцюань и приказал по возвращении воздвигнуть на родине священный алтарь, учить всех шэньцюань и изгонять иностранных дьяволов из Китая. Эти двое присланы великим учителем, чтобы помочь воздвигнуть алтарь и практиковать боевые искусства: второй наставник брат-обезьяна и третий наставник братец-хряк. Они оба обладают чудесной способностью противостоять ударам мечей и копий, чуть позже они это вам продемонстрируют. А теперь сделаю почин и покажу землякам немного из того, чем владею сам. Положу начало делу. Как говорится, брошу кирпич, и может быть, получу взамен яшму.

Сунь Бин отложил жужубовую палку, достал из узла Сунь Укуна лист желтой бумаги для жертвоприношений и поджег от огня свечи. Бумага в его руке сгорела, пепел скрутился, взлетел и закружился в потоке воздуха от костра. Покончив с этим, Сунь Бин опустился на колени перед столиком и почтительно отбил три земных поклона. Затем встал, достал из узла талисман с велением Неба, положил в большую черную чашу и сжег, налил в черную чашу воды из тыквы-горлянки на поясе, размешал пепел новыми красными палочками для еды, поставил на столик. Снова встал на колени и отбил три поклона, потом, не вставая с колен, взял двумя руками черную чашу и выпил ее содержимое одним глотком. Опять трижды совершил поклон, затем закрыл глаза и стал что-то бормотать. Наверняка это была молитва. Она была неразборчивой, в толпе могли разобрать лишь отдельные слова, а общий смысл – нет. Говорил он то громко, то тихо, с беспрерывными переливистыми интонациями, они были красивы, как вышитая парча, от них слипались веки, одолевала зевота и наступала сонливость. Вдруг Сунь Бин громко вскрикнул, изо рта у него пошла белая пена, все тело задергалось в конвульсиях, и он упал оземь. Очнувшиеся зрители бросились было помочь ему, но их остановили Укун и Бацзе.

На глазах застывших в напряженном ожидании людей Сунь Бин выгнулся, как карп, и вскочил. Дюжее тело взлетело, как перышко, на три чи, а потом устойчиво опустилось на землю. Все прекрасно знали Сунь Бина, знали, что он всего лишь вольный актеришка, который тяжело дышит на сцене после пары кульбитов, а тут вдруг взял и исполнил выдающийся трюк из цингуна[88]. Пораженные земляки разом лишились дара речи. В ярком пламени костра глаза Сунь Бина блестели изумительным светом. Необычайно сияло и его раскрашенное красным лицо. Оно казалось и знакомым, и чужим. Когда он открыл рот, все тотчас узнали характерные для Сунь Бина интонации, но сразу поняли, что это говорит не Сунь Бин. Незнакомый голос был выразительным и отчетливым, внушительным и величественным, словно грозный и необоримый глас великого духа:

– Явился вам великий сунский полководец по фамилии Юэ, именем Фэй[89], прозванный стремительно взлетающим, родом из уезда Танъинь провинции Хэнань.

Сердца людей вдруг зависли, как тяжелые красные яблоки на гибкой ветке, покачались и с металлическим звоном упали.

– Это великий генерал Юэ!

– Воплощенный Юэ Уму!

Один человек опустился на колени, за ним как один последовали другие. Им достаточно было лишь увидеть, как вольный и выдающийся дух Юэ Фэя переселился в Сунь Бина и как он покружился на «летающих ногах», легкий и стремительный. Его тело поднималось и опускалось, за спиной развевались на ветру верительные флажки. От серебристых лат волнами шло сияние. Сунь Бин сейчас был не человек, а дракон среди людей. Перестав кружиться в воздухе, он поднял гладкую жужубовую палку и принялся, как серебряной пикой, колоть налево и направо. Выпад вверх, блок вниз. Двигался он, как чудовищный питон, огромный змей. У зрителей рябило в глазах, сердца были полны искреннего восхищения, все наперебой отбивали земные поклоны. Наконец, Сунь Бин отложил дубинку в сторону и великолепным золотым голосом запел:

– Двенадцать проклятых златых ярлыков несут стране беду, три войска ревут хулы, с грохотом катятся по Хуанхэ высокие валы… Как жаль стариков! Слышны полные страданий печальные стоны. Но хуже всего – то, что мудрые правители покинули чертог и так и не вернулись ко двору. Когда расходится от варваров пыль на северном берегу, злобу к предателям при дворе сдерживать не могу! Скорби и гнева душа полна, к кому обратиться мне? К Небу взываю с мечом в руке, скорбную песнь пою!

– Я, стремительно взлетающий Юэ, получил веление Небесного владыки спуститься к алтарю, перевоплотиться в Сунь Бина, передать вам воинские искусства, чтобы подняться на смертельный бой с заморскими дьяволами из чужих краев.

Слушай приказ, Укун…

Наряженный под Укуна второй наставник поспешно выступил вперед, опустился на одно колено и произнес:

– Здесь, генерал!

– Приказываю показать все восемнадцать приемов обезьяньего жезла.

– Слушаюсь!

Укун подтянул тигровую шкуру на поясе, поднял руку и провел по лицу. Убрав ее, он будто сменил маску, лицо стало живым и подвижным, как у обезьяны. Его гримасы и ужимки были очень забавными, но смеяться никто не посмел. Перестав гримасничать, Укун издал странный вопль и, взяв обеими руками жезл исполнения желаний, сделал кульбит. Все восхищенно охнули. После такой реакции он еще больше воодушевился, зашвырнул жезл в небо, высоко подпрыгнул вслед за